— Что за причуда! — сеньор Мартин-и-Бенитес поднимает брови.
— Костюм и рубашку, — настойчиво повторяет Амбросио.
— Ну?
— А денег-то у него и нет. Он сто пиастров принёс. Подбери мне, говорит, Амбросио, хороший строгий костюм, чтобы не стыдно было к Богу в нём явиться. И рубашку белую.
— Сто пиастров? — схватывает хозяин суть дела.
— Ну да, сто пиастров. Старик, я думаю, уж лет двадцать себе ничего из вещей не покупал, не знает, какие цены сейчас. Он так гордо выложил свои бумажки, будто это невесть какие деньги.
— Хм.
Сеньор Мартин-и-Бенитес грузно поднимается из-за стола (человек он солидный — увесистый, как говорит Амбросио) и идёт к двери. Амбросио пропускает его, прикрывает за хозяином дверь и семенит следом в торговый зал.
— Ну наконец-то! — встречает их Хосе, который из последних сил борется с одолевающей дремотой.
А задремавшая Смерть вздрагивает и чуть не роняет косу.
— Ба-ба-ба, кого я вижу! — восклицает сеньор Мартин-и-Бенитес. Он приобнимает старика, касается своей мясистой румяной щекой его колючей пергаментной щеки. — Рад видеть тебя в добром здравии, отец.
— Да какое уж там здравие… — бормочет Хосе.
— А мне Амбросио говорит: там, говорит, сеньор Индульхенсио новый костюм себе подыскивает. Ну надо же, думаю, не иначе как старина Хосе жениться собрался!
— А вот и не угадал! — довольно произносит старик. — Как раз таки помирать! А для этого, сам знаешь, нужен новый костюм.
И с гордым видом старый Индульхенсио кивает на прилавок, на котором полёживают себе сто пиастров — две купюры по двадцать, и шесть десяток.
Взгляд хозяина вторит его взгляду.
— Кхм, — смущённо произносит сеньор Мартин-и-Бенитес, — так значит, ты хочешь купить костюм?
— И рубашку, — кивает Хосе. — Чёрный строгий костюм и белую рубашку.
— И рубашку, — отзывается хозяин, бросая взгляд на Амбросио, который лишь многозначительно шевелит бровями: а что я вам говорил, дескать. — Чёрный костюм и белую рубашку…
— Чтобы в них помереть было не стыдно, — добавляет Хосе.
— Может, ты лучше женишься, отец? — осторожно говорит хозяин.
Хосе смотрит на него вприщур. Потом отвечает слегка раздражённо:
— Что это вы заладили? Сговорились, что ли? Когда хотел жениться, женился. Теперь хочу помереть, вот и оставьте меня в покое. Может быть, у вас хороших костюмов нет? Тогда я пойду к Эстебану.
— Ну, и что ты стои́шь? — поворачивается сеньор Мартин-и-Бенитес к Амбросио. — Слыхал? Сеньору Индульхенсио нужно помочь подобрать костюм и рубашку. А ты стоишь. Не удивительно, что торговля у нас совсем не идёт, с такими-то работниками.
Амбросио растерянно кивает и теряется за стойками с одеждой. Там он начинает перебирать пиджаки в поисках невозможного — такого костюма, который можно было бы уместить в сто пиастров: две купюры по двадцать и шесть десяток. Ему не нужно смотреть на ценники, он и так знает стоимость каждого: вот этот зелёный с отливом — девятьсот пиастров, вон тот чёрный — семьсот пятьдесят, а вот этот белый, модный, с кремовым оттенком, от торгового дома «Рохас-и-Монтельяно» — и вообще тысяча двести. Самый дешёвый костюм висит в третьем ряду — чёрный, строгий, классический. Висит и внаглую сто́ит четыреста двадцать пиастров. При этом вряд ли он настолько хорош, чтобы в нём не стыдно было явиться пред очи божьи. Амбросио знает, что это самый дешёвый костюм, но не торопится добраться до него, настойчиво и непримиримо перебирая ценники с ужасающими цифрами. Ну что за страна! — бормочет он. Что за страна, в которой за паршивый костюм нужно выложить чуть не тысячу!
— Ну где ты запропал? — окликает его сеньор Мартин-и-Бенитес. — До чего же ты неповоротлив, Амбросио!
И, приблизившись и перейдя на шёпот, он добавляет:
— Ума не приложу, что делать. Старик, кажется, всерьёз решил отдать богу душу… Надо же… Как я ему скажу, что его денег хватит только на брючной ремень?
Амбросио пожимает плечами.
— Что за страна! — повторяет он недавнюю свою мысль. — Что за страна, в которой за паршивый костюм нужно выложить тысячу!
Сеньор Родольфо Мартин-и-Бенитес хмурится.
— Где это ты видел в моём магазине хоть один паршивый костюм? — строго произносит он.
— Я это — в общем, — тушуется Амбросио. — Не сердитесь, хозяин. Просто очень уж обидно за старика. Он эти деньги поди не один месяц собирал.