– Я не хочу об этом говорить, – тихо сказала Тикако, кладя лимон в чай.
– Ты все-таки выслушай меня. Я не собираюсь оправдываться. Просто хочу, чтобы ты знала всю правду, и только.
– Смысла в этом нет – и три года назад не было, и сейчас не будет.
Не обращая внимания на ее слова, Рюмон выпалил на одном дыхании:
– Я не помню совершенно ничего из того, что делал в тот вечер в твоей комнате.
Тикако нахмурила брови и пристально посмотрела на него.
Каким-то образом, очевидно, держась за стены, Рюмон в тот вечер умудрился подняться по лестнице на третий этаж, к квартире Тикако. Но что случилось дальше – вспомнить ему никак не удавалось.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что одетый валяется на незнакомой кровати. Только позже он понял, что это была спальня Тикако. Торшер был опрокинут на пол, стол перевернут, косметика и всякие мелочи разбросаны по всей комнате.
Девушки в квартире не было, и только на столе в гостиной лежала записка:
«Не хочу вас больше видеть. Надеюсь, вы и сами понимаете, что сделали. В эту квартиру я больше не вернусь. Не звоните и на работу. Прощайте».
Рюмон расставил вещи по местам, придав комнате прежний вид, и вышел из дома в полном отчаянии.
По состоянию комнаты ему было совершенно очевидно, что он попытался взять Тикако силой и она упорно сопротивлялась. Никакие извинения положения не спасут. Ему показалось, что наиболее верный способ наказать себя – это навеки исчезнуть из ее жизни.
Это происшествие, когда он, пьяный, напал на Тикако и таким образом навсегда потерял, стало для него тяжелейшим ударом.
Однако не менее серьезной проблемой было то, что он совершенно этого не помнил. Несколько раз, еще в студенческое время, он, бывало, напивался до невменяемого состояния, однако такого, чтобы он вообще ничего не помнил, с ним еще никогда не случалось.
Тикако отодвинула чашку с чаем в сторону.
– Ты хочешь, чтобы я простила тебя только потому, что ты ничего не помнишь?
Рюмон покачал головой:
– Нет, этого я не прошу. Если бы я хотел просить прощения, я бы сумел разыскать тебя и сделал бы это в тот же день. Я ведь ни разу не позвонил тебе до конца того года потому, что считал необходимым сам себя наказать. Тебе-то, может быть, и все равно, помню я что-то или нет, но для меня это не так. Вот это я и хотел тебе сказать.
Тикако долго молчала, потом наконец, вздохнув, сказала:
– Я все поняла. Давай оставим теперь эту тему. Подавленный ее твердым тоном, Рюмон был вынужден прекратить разговор.
И все же его чувства, так долго не находившие выхода, наконец были высказаны, и ему стало от этого немного легче.
Рюмон спросил уже другим тоном:
– Послушай-ка, а когда ты собираешься в Испанию?
8
Ханагата Риэ поднялась по лестнице станции метро.
Она вышла на площадь Пуэрто дель Соль и оказалась в потоке оживленной вечерней толпы.
Эта площадь, если сравнивать Мадрид с Токио, была похожа на четвертый квартал Гиндзы, а если принять во внимание, что на ней стоит верстовой столб с отметкой 0 м, то ее вполне можно сравнить с улицей Нихомбаси.[23] От этой точки лучами расходились десять дорог, пронизывавших весь Мадрид, да и всю Испанию.
На южной стороне площади, за тротуаром, где был вкопан этот столб с указателями расстояний, высилось старое здание, во времена Франко бывшее символом его строя – объединенное управление всех служб безопасности. Сейчас в нем находилось отделение Мадридского округа. Девушка пошла по улице Херонимо в направлении площади Каналехас. До улицы Принсипе, где находилось ее писо, было несколько минут ходьбы.
Риэ провела день в библиотеке Мадридского университета, в котором она училась, просматривая газеты за последние несколько месяцев.
В Испании газеты на дом не доставляют, и покупать их можно только в киосках. Испанцы любят печатное слово не так сильно, как японцы, и, скажем, увидеть испанца в поезде с газетой или еженедельным журналом в руках доводится не часто.
Не то чтобы Риэ пыталась следовать их примеру, но она тоже покупала прессу изредка и лишь смотрела время от времени новости по телевизору.
Несколько дней назад было принято решение присудить Нобелевскую премию по литературе Камилло Хосе Села.[24] Он был пятым испанским писателем, ставшим нобелевским лауреатом, последним получил ее Висенте Александре[25] в 1977 году.
Села был так называемым вечным кандидатом, и потому в этом году вначале о нем почти не говорили, однако стоило вновь появиться новостям о его номинации, и шумиха поднялась несусветная. Пожалуй, еще и потому, что Села появлялся перед журналистами вместе с молоденькой любовницей.