— Нет, погоди! Мы не договорили!
— Мы закончили обсуждать мои дальнейшие планы. В ближайшее время наши дорожки разойдутся. И, уверяю, просто отпустить свои неуёмные фантазии о том, как здорово было бы составить милый триумвират, деля между собой одну девушку и изредка гуляя на поводке, было бы лучшим выбором.
— Иначе я пострадаю?
— Плевать на тебя, — не в силах удержаться, парень сгрёб рыжего за рубашку и притянул к себе, переходя за яростный шёпот, — Может пострадать Анна, а она — так уж получилось — намного более ценный для меня человек, чем какой-то незваный гость, притворяющийся другом, но по сути — только и ждущий момента, чтобы ввинтиться между нами. Но у тебя не получится всё разрушить.
— Что? Да твой мир и так рухнул на голову, едва не погребя под собой ни в чём не повинную девушку! Оглядись: эти люди явно что-то искали и — уж извини — я не припомню за собой грешков, тянущих на полноценное преследование, а значит — они пришли за тобой. Ты привёл их к Анне, гордись собой!
— Ты не понимаешь, что происходит.
— Нет, это ты, видимо, не до конца отдаёшь себе отчёт, к какому результату может привести постоянное брожение с закрытыми глазами, — Гарри пересчитывает деньги и, удостоверившись, что суммы должно хватить на неделю, почти невежливо выпутывается из плена чужих рук, — Эти люди отберут у тебя Анну. Может, ты будешь сопротивляться. Может — не будешь. Но они в любом случае добьются своего. Просто потому, что они — люди, а ты — нет…
Они уходят почти неслышно. Едва различимые на фоне гула из открытого окна голоса исчезают где-то через три минуты после того, как Гарри впервые трясёт девушку за плечо. Они договариваются… Точнее, Себастьян сам распоряжается этим днём и домом, начисто игнорируя необходимость чинить двери и окна. Ну что ещё можно взять в этом доме, в конце-то концов? Любому же вору ясно, что отсюда вынесли всё подчистую.
Себастьян разбирается на кухне, сгребая деревянные куски, некогда бывшие полками, а удачно подвернувшийся под руку пакет, размышляя над тем, откуда он тут вообще взялся. У него есть два варианта: либо Анна приобрела мешок для каких-то своих нужд, либо — его принесли с собой разворотившие дом «недограбители». От второй идеи его тянет смеяться, но Себастьян держится, ему и так довольно тяжело оставаться в нормальном состоянии после случившегося. Так и не скажешь, но внутренние переживания за Анну ударили намного сильнее, чем он ожидал.
Мусор заканчивается слишком быстро. Он успевает унести от силы два десятка мусорных пакетов, когда приходит пора разбирать вещи и, хотя парень отлично понимает сколько всего ему ещё предстоит, он просто не может удержаться от того, чтобы развалиться на кровати и, втягивая пахнущий хозяйкой воздух, некоторое время просто лежать, смотря в потолок. Ему хорошо.
Этот дом, пропитанный Анной до самого своего нутра, ледяного и бетонного, как нельзя лучше отражает и его внутреннее состояние: разруха, хаос, ощущение полной беззащитности. Складывается ощущение, что всю жизнь возводимые стены оказались не настолько прочными, как хотелось при их создании и, когда кто-то не шибко доброжелательный щедро прошёлся по ним ломиком, всё разлетелось на куски. И, подобно дому, даже если вынести обломки, а призраков некогда живших людей выгнать прочь, всё равно не станет легче. Ведь он-то будет знать, что должно быть на этом месте на самом деле.
Ничего.
Возможно, если схватить Анну и рвануть куда-нибудь на море, например — к тёплому итальянскому берегу, куда-нибудь на озёра, бегать там по пляжу, заниматься любовью — иногда сексом, им же тоже иногда надо — и играть в карты. Она могла бы научиться готовить что-нибудь местное, а он — научился бы хвалить совершенно несъедобные вещи, которыми его балуют. И, если получится: разобраться в происходящем и провести остаток дней в пучине неистовой нежности друг к другу. Остаток ЕЁ дней, разумеется, ведь люди настолько недолговечны. Насколько её хватит: десять лет, двадцать, может — даже сорок, а потом наступит черёд медленного угасания, сопряжённого с такими «мелкими неприятностями» как болезни, забывчивость, жажда покоя и чтения по вечерам в очках под ярким светом. Смогли бы они пережить это до самого конца, смог бы он стать для неё самым лучшим, самым сильным и самым смелым, если всё, на что хватает его решительности сейчас — мечтать ещё раз поцеловать эту девушку, непонятно как сумевшую украсть спрятанное под семью замками сердце? Или возможен и другой вариант: оказавшись с Анной наедине, он может осознать, насколько глупыми и наивными были все мечты. О, разочарование… худший враг любящего сердца и, подобно трепетному волнению — обоюдоострый кинжал, способный уничтожить любое начинание. А что, если это Анна в нём разочаруется?