Сухопарый и угловатый, Гомер, подобно восточному владыке, восседал в гнезде из подушек, со всех сторон подпиравших его костлявую фигуру. Морщины и складки на коже выдавали возраст, но дух старика был ещё крепок. Гомер всю жизнь прожил холостяком и проработал директором школы; уйдя на пенсию, он стал официальным историком округа Мускаунти, а сравнительно недавно женился на бывшей учительнице, лет на десять лет моложе его.
— Польстился на то, что у меня ещё не были просрочены водительские права, — с улыбкой говорила Рода.
— А она вышла за меня потому, что верила в моё блестящее будущее, — добавлял Гомер. — В свои неполные восемьдесят два она была ещё сущей сорвиголовой. Мне стоило немалых трудов обуздать её буйный нрав.
— Я приготовлю чай? — улыбнулась Рода. Когда она вышла, Квиллер поставил на стол диктофон.
— Итак, Гомер, — произнес он, — надеюсь, у вас есть что поведать в этот торжественный день потомкам? Что-нибудь глубокомысленное и пригодное для печати…
Гомер старательно прокашлялся.
— Хорошо, что вы об этом спросили. Я тут недавно наткнулся на свою первую чековую книжку, которую завел ещё мальчишкой, и это дотянуло за собой целую цепочку воспоминаний. Я родился в местечке с говорящим названием Литл-Хоуп — Безнадега, — но очень надеялся со временем разбогатеть и приобрести собственную лошадь с седлом. Отец давал мне карманные деньги — десять центов в неделю. Я тут же отправлялся в магазин и покупал на один цент недельный запас леденцов, а остальные клал в чугунную копилку. Она была похожа на яблоко, с пробкой в днище, и дважды в неделю я вытаскивал пробку, чтобы пересчитать свои сбережения. Когда у меня накапливалось пятьдесят центов, я относил их в банк и клал на свой счет. Кассир подводил итог в правой колонке, так что я всегда мог сразу определить размер своего состояния. Время от времени банк добавлял к этой сумме набегавшие проценты. Меня всегда поражал и радовал тот факт, что я получаю что-то задаром.
— И удалось вам скопить денег на лошадь? — спросил Квилл.
— На лошадь — нет, но я купил в рассрочку двухколесный велик. Когда мне сказали, что можно сразу, ещё не выплатив всю сумму, взять его домой, я просто не мог поверить своему счастью! Мне это представлялось необыкновенной щедростью.
Рода разлила чай и сказала:
— Помолчи немного и выпей чая, пока горячий.
— Как она меня тиранит с этим своим горячим чаем! Хочет, чтобы я ошпарил внутренности.
— Он забывает его выпить, а потом жалуется, что чай холодный, — сообщила Рода. — О, если бы я знала о всех его странностях и сумасбродствах, когда доверила ему свою жизнь!
— Ну-ну… Всё ты прекрасно знала. Недаром годами гонялась за мной.
— Не слишком-то ты и убегал, дорогой. Квиллеру эта перепалка была знакома — он слышал её всякий раз, когда приезжал с визитом.
— В те времена, наверное, ещё не платили подоходного налога? — спросил он.
— Нет, его ввели позже, когда я пошел работать в свою первую школу, которая умещалась в одной комнате с толстопузой печкой. Зарплата была весьма скромная, а в конце года правительство отбирало у меня целых четыре доллара. Они называли это взиманием подоходного налога, а я считал бессовестным грабежом. А теперь, когда из Вашингтона только и слышишь: семьдесят миллионов… двенадцать миллиардов… шесть триллионов, кажется, что тебе рассказывают сказку о золотой рыбке. Вам, по молодости лет, она, конечно, неизвестна.
— Гомер, вам пора писать автобиографию, — посоветовал Квиллер.
— Рановато ещё, — ворчливо ответил старик. — Вот доживу до того дня, когда этого жулика вышвырнут из кресла мэра…
— В таком случае ты будешь жить вечно, дорогой! — ввернула Рода. — Мистера Блайта всякий раз переизбирают на новый срок, — объяснила она Квиллеру, — только потому, что его мать была из Гудвинтеров. — Прихлебывая время от времени чай, она вырезала что-то миниатюрными ножницами из листка черной бумаги.
— Позвольте узнать, что вы делаете? — спросил Квиллер.
— Вырезаю ваш силуэт. Меня научила этому бабушка. В викторианскую эпоху это занятие было очень популярным. У бабушки был силуэт с подписью самого Эдуарте. Теперь за него дали бы кругленькую сумму. Бабушка обещала оставить силуэт мне, а в результате его получил мой кузен из Огайо.
— Вот если кто и сведет меня преждевременно в могилу, так это Рода со своими негодяями родственниками! — пожаловался Гомер.
— А у меня совсем нет родственников, и я был бы рад даже парочке негодяев, — вздохнул Квиллер.
— Так одолжите у Роды, Квилл! В первую очередь — тех, из Огайо.