Следующим Квиллер посетил кабинет издателя. Арчи Райкер сидел в шикарном кресле с высокой спинкой за фигурным ореховым столом с массивными мраморными ножками.
– Как тебе нравится работать в таком великолепии? – спросил Квиллер. – Узнаю изящную руку Аманды Гудвинтер.
– Оно меня очень стесняет. Боюсь положить ноги на стол, – признался Райкер. Он всегда заявлял, что с задранными ногами ему лучше всего думается.
– Эти подпорки похожи на бывшие надгробные плиты.
– Не удивлюсь, если это так и есть. У Аманды все повадки разорителя могил… Послушай, какой славный некролог ты написал про Айрис Кобб. Надеюсь, что, когда придет мой черед, ты напишешь что-нибудь хоть наполовину похожее. Что за всем этим стоит?
– Ты о чём?
– Не строй из себя идиота, Квилл. Ты же всегда подозреваешь, что автокатастрофа – это самоубийство, а самоубийство – это убийство. Что действительно произошло в воскресенье вечером? Ты выглядишь озабоченным.
Квиллер виноватым движением пригладил усы, но сказал как ни в чём не бывало:
– Если я и выгляжу озабоченным, Арчи, так потому, что купил тёмный костюм для похорон – я должен буду нести гроб, – и это ещё вопрос, сумеет ли Скопи доделать его вовремя. Ты идёшь сегодня вечером в Динглбери?
– Собирался. Я веду очаровательную Аманду обедать, и после этого мы придем в Траурный зал, если она всё ещё сможет стоять и ходить по прямой.
– Скажи бармену, чтоб разбавил ей бурбон, – предложил Квиллер. – Зачем нам, чтобы твоя возлюбленная опозорилась в Динглбери.
Когда-то два друга детства подкалывали друг друга по поводу своих мальчишечьих увлечений, потом радовались юношеским победам, поверяли друг другу свои семейные проблемы и делились болью последовавших позднее разводов. Сейчас они занимались тем, что подшучивали над эксцентричной, откровенной, любящей выпить подружкой Райкера Амандой. К этой преуспевающей деловой женщине и напористому члену городского совета были применимы любые хвалебные определения, но только не «очаровательная».
– Вы с Полли там будете? – спросил Райкер.
– У неё банкет в библиотечном совете, но попозже она зайдёт.
– Может, сходим куда-нибудь после этого – все вчетвером? – предложил Райкер. – После того как я отдам последний долг усопшим, мне всегда требуется совершить возлияние.
Квиллер встал, собираясь уходить.
– Неплохая идея. Увидимся в Динглбери.
– Подожди, не убегай! Сколько времени ты намереваешься пробыть в городе? Не поболтаешься где-нибудь до ланча?
– Не сегодня. Надо вернуться домой, распаковать одежду, найти, где у них хранятся лампочки, и составить опись еды в холодильнике. Айрис всегда столько готовила, как будто к обеду могли заявиться сорок нежданных гостей.
– Домой? Ты и дня там не пробыл, а говоришь «домой». Быстро ты умеешь приживаться на новом месте.
– Я в душе цыган, – сказал Квиллер. – Дом – это там, где я кладу свою зубную щетку и где у котов стоит их туалет. Увидимся вечером.
На обратном пути в Норд-Миддл-Хаммок он заметил, что поднялся ветер и начала опадать листва. На Фагтри-роуд тротуар был выстлан ковром из жёлтых осиновых листьев. Приятно будет погулять в такой денёк, подумал Квиллер. Его велосипед остался в Пикаксе, и он уже скучал по своей ежедневной прогулке. Он был в спокойном и добродушном настроении; у него всегда поднималось настроение, после того как он перебросится шуткой со своими коллегами по «Всячине». Через минуту от его благодушия не осталось и следа.
Только он свернул на улицу Чёрного Ручья, как тотчас же изо всех сил надавил на тормоза. Посередине дороги стоял маленький ребёнок и держал в руках какую-то непонятную игрушку.
Услышав хруст гравия под резко тормозящими шинами, из дома выбежала миссис Бозвел, запоздало крича:
– Пупси! Я же сказала: не выходить со двора! – Она взяла кроху под мышку и отобрала у неё игрушку. – Это папино. Это нельзя трогать.
Квиллер опустил стекло.
– Еле успел затормозить. Её лучше держать на привязи.
– Извините меня… пожалуйста, мистер Квиллер.
Он медленно поехал дальше. По спине пробежал запоздалый холодок, когда он представил себе, что могло произойти. Потом он подумал о приятной манере Вероны растягивать слова, потом понял, что «игрушка» на самом деле была радиотелефоном. Как раз когда он остановил машину во дворе, из старого сарая выезжал Фургон Бозвела; человек, сидевший за рулем, высунулся из окна.
– Во сколько завтра похороны? – прогрохотал так раздражавший Квиллера голос, отдаваясь по всем окрестностям.
– В десять тридцать.
– Вы знаете, кого они позвали нести гроб? Я думал, могли бы и меня позвать, сосед всё-таки, и вообще. Я бы с удовольствием, хотя и сильно занят работой. Если вам вдруг захочется взглянуть на печатные станки, вы мне только скажите. Я не пожалею времени и всё вам покажу. Это очень интересно.
– Да, конечно, – с каменным лицом произнёс Квиллер.
– Мы с женой хотим вечером ехать на панихиду. Если хотите с нами прокатиться – милости просим. В фургоне места много!
– Это очень любезно с вашей стороны, но у меня встреча с друзьями в Пикаксе.
– Ну ладно, но не забудьте – если надо будет помочь, мы в любое время готовы. – Бозвел дружески помахал ему рукой на прощание и поехал по улице в сторону домика наёмного рабочего.
В раздражении подергивая усы, Квиллер вошёл в квартиру и принялся искать котов – первое, что он делал, возвращаясь домой. Они оказались на кухне и очень удивились, что он вернулся так рано. Казалось, они были смущены, будто он прервал какой-то их кошачий ритуал, не предназначенный для посторонних глаз.
– Чем вы тут занимались, пройдохи? – спросил он.
Коко сказал «йау-йау-йау», а Юм-Юм начала бесстрастно вылизывать пятно на своём белоснежном брюшке.
– Я иду гулять, так что можете продолжать свои тёмные делишки. Не знаю, чем вы там занимались, но больно виноватые у вас морды.
Он переоделся в спортивный костюм, вышел из дома и неспешным шагом пошёл вдоль по улице, наслаждаясь роскошной октябрьской листвой, яркой синевой неба над головой и жёлтым покровом листьев под ногами. Дойдя до дома наемного работника, он ускорил шаги, чтобы Бозвелы, не дай бог, не выскочили и не завели с ним добрососедскую беседу. Дойдя до угла, он повернул на восток, чтобы разведать тот участок Фагтри-роуд, по которому ему никогда не случалось ходить. Там лежал асфальт, но домов не было – только каменистые пастбища с островками леса да белки, шныряющие по дубовым ветвям. Квиллер прошёл около мили, но не увидел ничего интересного, кроме моста через неширокую речку – вероятно, это и был Чёрный ручей. Там он повернул обратно, торопливо прошёл мимо дома Бозвелов и замедлил шаги перед фермой Фагтри.
Имя Фагтри было известно в Мускаунти. Дом, построенный в девятнадцатом веке лесопильным королём, представлял собой прекрасный образец вычурной викторианской архитектуры: высотой в три этажа, с башенкой и множеством архитектурных деталей. Комплекс построек, амбаров, сараев и курятников указывал на то, что это была действующая ферма сельского джентльмена, не испытывающего недостатка в деньгах. Сейчас надворные постройки обветшали, дом давно не красился, а земля заросла сорняками. Сегодняшние обитатели не относились к собственности Фагтри с той заботой, к какой она привыкла.
Квиллер рассматривал это увядшее величие, пока какой-то человек во внутреннем дворе не посмотрел в его сторону, упершись руками в бока. Тогда он повернулся и быстро пошёл назад к улице Чёрного Ручья. Проходя домик наёмного работника, он старался смотреть прямо перед собой. Но даже так ему было видно, что через лужайку перед домом к нему бежит та самая кроха.
– Здрасьте! – выкрикнула она.