Эту девушку Семён Семёнович знал… Ну, конечно же знал. Так же, как и всех остальных, кто работал в его институте. Она была из тех, кто с ним не здоровался, не гладил, никогда не подходил и ничем не угощал.
Нет-нет, он был не в обиде — просто констатировал тот факт, что не очень-то ей нравится.
Именно это ему поначалу и мешало… А она зачем-то зашла в самый глухой угол дворика, как раз туда, где была спрятана в кустах коробка Сёмы — его единственное земное достояние и имущество. Некоторое время Сёма из деликатности не выходил — понятно же, что пришла она не к нему.
Правда, потом, услышав, как она плачет, кот засомневался…
— А вдруг она ещё больше расстроится? Нет, не пойду!
Когда слёзы перешли в затяжные с надрывом и горестным всхлипом рыдания, Горбунков не выдержал и вышел.
— Так и есть! Морду лапами натёрла, вся красная… Ой, и поскуливать начала. И чего делать? Позвать кого-то? А кого? Я ей не нравлюсь, а кто ей нравится и как его найти? — Семён переживал и волновался — люди же такие хорошие, как ей помочь?
Так и не придумав, кто сможет утешить красную, скулящую с натёртой лапами мордой девушку, Семён Семёнович решил действовать сам!
— Ну, что же мне делать? Ей же плохо! И становится всё хуже! Вон, сначала только из глаз капало, а теперь и из носа течёт — она уже кучу бамажек выкинула, которыми нос осушает! Он не осушается!
Сёма осторожно выбрался из кустов, запрыгнул на самый дальний от девушки край скамейки и мееедленнно покрался к ней. Как к мышке.
— Вот бедненькая, переживает! — отчаянно жалел рыдающую девицу кот. Выброшенный, никому не нужный кот по имени Горбунков Семён Семёнович.
Если бы её попытался описать кто-то, только что видевший, то сказал бы, наверно, нечто вроде:
— Да такая… никакая! Обычная.
Это ещё если бы вспомнил, что вот эта самая обычная рядом прошла. А ведь скорее всего и не вспомнил бы.
Она знала… Всегда подозревала это — она никакая! Пустое место, которое только всем мешает, а её близким ещё надо думать, а куда же такую пристроить? Куда девать неудобную, неталантливую, нелюбимую, никому ненужную?
Ирина вытирала и вытирала слёзы, а они всё текли каким-то нескончаемым водопадом.
Кажется, так давно она уехала из Питера в Новосибирск… ехала в надежде что-то доказать, попытаться стать необходимой хоть где-то! И что же?
— Да всё как обычно! Ничего-то у меня не вышло… — Ирина упёрлась лбом в холодные руки, отстраненно подумала, что выглядит сейчас, как отражение осеннего Питерского дождя — у неё, как и у дождей в родном городе, никак не заканчиваются слёзы.
Нет, она сдержалась, даже когда выяснилось, что за ней неусыпно присматривал ученик деда, аккуратно подталкивая её работу, шлифуя и доводя до ума, делая безукоризненной. Её это оскорбило — она сама и могла, и собиралась это сделать, но выяснилось, что все в восторге — восторге от её исследований, которые оказались чудесным образом «вылизаны» до блеска и представлены на суд научной общественности.
Сдержалась, когда случайно услышала, как её научный руководитель, разговаривая с коллегой признался, что ему её навязали, приказав не допускать ни единой оплошности или резких замечаний в общении, велели обращаться как «с тухлым яйцом».
— Ну, конечно, внучка того самого Вяземского… куда уж нам-то смертным… — с досадой закончил такой тактичный и умный Иринин руководитель.
Не выдержала она только, когда выяснилось, что человек, который ей так понравился, которого она мечтала представить деду, указав на него особым взглядом — дед поймёт, и назвав его имя сдержанно — гордым тоном, вот это самый особый для неё человек, был с ней исключительно из-за её фамилии! Точнее, из-за её знаменитого академика-деда!
Это она узнала совсем недавно и тоже случайно — торопилась к нему в лабораторию, чтобы сделать сюрприз — позвать на пикник. Купила продукты, всё собрала в машине, приехала к нему, кралась как кошка, чтобы увидеть его изумлённые и радостные глаза, а вместо этого получила…
— Да, мам, постарайся быть повежливее. Да, я привезу её, наверное, на той неделе. Мам! Хватит! Кого бы ты мне не планировала, никто не может быть круче внучки Вяземского! Какого? Ма, ты что? Того самого. Да, академика Вяземского, который из Питера! Ну, конечно! Я тебе об этом и говорю, а ты мне всё про каких-то своих девиц твердишь. Да, я думаю, это будет уместно — ужин по высшему разряду. Отца предупреди, чтобы он без своих шуточек… она такая… чопорная.