Вернулась Фрида дней через пять, точнее, её вернули, выгрузив из амбуланса на носилках. На носилках она не лежала, а гордо восседала, жестом полководца указывая путь к себе домой. Санитары не понимали её требовательной речи, но повиновались сухонькому персту и сверяясь с листом личного дела, водрузили старушку на хозяйский диван. С того дня диван в гостиной двухкомнатной квартиры стал Фридиным командным пунктом, с него она раздавала указания помощницам, обслуживающим её по линии местного Собеса. Ходила она после случившегося инсульта не уверенно, по дому-то ползала, а вот на улицу не решалась. Надобности особой тоже не было – продукты теперь приносила помощница, по инстанциям хлопотала она же, а собеседник у Фриды был в буквальном смысле под рукой. В тот день, когда её привезли из больницы и Фрида показывала «этим недоумкам» дорогу к своим апартаментам, она на все вопросы отвечала повелительным «Да», и так закомандовалась, что как-то упустила тот момент, когда нужно было сказать нет. «Твой дом этот?» «Да», «Второй этаж?» «Да!» «Эта дверь?» «Да!» «Смотри-ка какой красивый кот у двери тебя ждёт. Твой?» «Да.»
Так и поселился кот у Фриды. Когда санитары ушли и с пенсионеркой осталась помощница, Фрида кряхтя доползла до холодильника и проведя ревизию послала её за нехитрой снедью. Оказавшись с Кишкушем наедине она, критически оглядев кота, спросила «Блохастый, небось?». Кот подошёл, плюхнулся на пол у самых её ног и перевалился на спину, демонстрируя белоснежные пятна на брюшке. «Смотри-ка, чистюля!» — удовлетворённо заметила Фрида и устало опустилась на стул, что стоял у кухонного стола. Перебирая лекарства, она то и дело косилась на кота, тот же делал вид, что страшно занят поимкой мухи, которая незаконно вторглась в их воздушное пространство. Забыв о приличиях, прижав муху лапой и запрокинув голову, он два раза клацнул зубами и добычу сожрал.
«А тараканов поймаешь? А то совсем одолели! Они здесь не как в Союзе рыжие пожарники, а какие-то твари летучие, в окна летят и так крыльями стрекочат, прямо казни египетские! За хозяйскими книгами дом себе обустроили, я к Пасхе прибиралась, нашла, аж ахнула – вот так диво, чтоб тараканы так нахальничали! А чего удивляться, тут и дети нахальные, и подростки распущенные..» завела было старую песню старуха, да осеклась, поняв, что из собеседников у неё только кот. Впрочем, кот был благодарным слушателем, не перечил и смотрел на неё ласково, как когда-то её Додик.
Взяв строгий тон она обозначила условия: «Значит так: делаешь в туалете, кюветку тебе поставлю и не вздумай нагадить в комнатах. Это раз. На вискасы не рассчитывай, что сама ем, тем и поделюсь, котам рыбу надо есть – это пожалуйста, но без капризов. Это два. Мебель не драть, мне за неё потом с хозяйкой не расплатиться. Это три. Под ноги мне не кидайся, а то без очков или тебя раздавлю, или сама споткнусь, видишь какая стала старая перечница». Говоря это, Фрида загибала свои крючковатые пальцы, но дойдя до четвертого остановилась, решив, что для первого урока достаточно. Кот смотрел на неё с выражением морды Отличника ГТО. «Ну вот и славно. А там, поживём – увидим. Если будешь безобразничать – вытурю!» На том и порешили.
Имени ему Фрида придумывать не стала, называла его просто и ласково Котик. По мужской гормональной нужде Котик выпускался на улицу, с твёрдым условием приходить к девяти вечера, когда хозяйка собиралась спать. Как он угадывал время – непонятно, но уже в восемь скрёбся под дверью, терпеливо ждал, пока Фрида дошаркает ему открыть, врывался в квартиру и несся к миске. Потом долго вылизывался, распушал усы, улыбался, включал мурлычащую фырчалку и только в таком благообразном виде позволял себе запрыгнуть на хозяйский диван. Жители дома заметили изменение социального статуса зверька и уже величали его не иначе, как Фридин кот. «Слышали, как лавочник орал? Это Фридин кот ему под ноги попался, когда тот товар разгружал.» «Смотрите, какой Фридин кот гладенький стал – откормила его старуха.». «Эсти, не выпускай свою сиамку гулять, там Фридин кот, он вам таких мамзеров наделает!». Это, как не крути, была репутация и Котик ей дорожил.
Их дни тянулись послушной вереницей, не принося особых радостей или невзгод. Всё реже приходили известия от Фридиных наследников, да и не очень-то она их ждала, верить в Верино предательство не хотелось, а по-другому пасьянс не складывался. Кишкуш про Веру разговаривать не любил, знал, что кончаются эти разговоры одним и тем же – солёными капельками на узловатых костяшках Фридиных пальцев. Он терпеливо слизывал их, тёрся о запястье и со всех сил прижимался к костлявому старушечьему боку, что бы кошачьим теплом компенсировать человеческий холод.