После заключения контракта прошло целых четыре дня – заручившись согласием Гермионы, Мальсибер поцеловал ей руку на прощание и смылся со скоростью света, пообещав прислать сову. Позавчера ей на счет перевели четверть предложенной суммы, а вчера прислали письмо с благодарностями и схемой координат для трансгрессии. Забавная взъерошенная сова с большими желтыми глазищами неодобрительно ухнула, переступив с лапки на лапку. Она больше походила на небольшой пушистый шарик, чем птицу. Кажется, в письме её предложили звать Дрю, да еще и попросили оставить себе. Своей совы у Гермионы не было, ей хватало Живоглота.
Рита всегда пользовалась разными совами, Невилл пользовался через Риту, а Лаванда… Лаванде было некому писать, кроме семейки.
Гермиона задумчиво ковырнула длинным ноготком бумажку, с интересом разглядывая необычные чернила, переливающиеся на свету. Адрес в конверте тоже был – Тинворт.
Тинворт.
Гермиона знала об этом месте много и ничего одновременно.
Именно туда забирали вылечившихся пожирателей, обычно приезжал Джереми Фарли (отец Джеммы), сдержанно выражал благодарность от лица всех магов, дарил презенты, целовал руку и уезжал обратно. Кажется, он был ювелиром. А ещё Невилл когда-то жил в Тинворте вместе со всеми выжившими Лонгботтомами: пожилой Августой, дядюшкой Элджи, его женой Энид и какой-то там пятиюродной тётушкой Гвендолин Бёрк.
Гермиона отложила бумагу в сторону и прикусила щеку изнутри, размышляя. Дрю смешливо ухнула, выпучив огромные глаза ещё сильнее.
Обычно в Тинворте жили те, которых спасать боялись все, включая саму Гермиону: тот же Мальсибер, какие-то избитые проститутки из борделя сэра Джарвиса, обычные маги с жуткими темномагическими проклятьями. Хуже Лютного, хотя и называют самым благопристойным магическим районом Британии. Из всей информации, которой владела Гермиона было ясно только одно: Тинворт был очень опасным местом. Там не очень любили таких как она – Невилл нехотя рассказал, что старожилы Тинворта никогда не впускали туда магглорожденных ведьм, исключением была Триш Корнер (мать их однокурсника Майкла), которую туда провела матушка Терри Бута (еще одного их однокурсника с Рэйвенкло).
Туда забирали бывших пожирателей, которым давали амнистию или условку. Гермиона знала об этом – в разговорах Джеммы часто мелькали имена (даже не фамилии!) самых страшных пожирателей, освобожденных волей нового министерства, и почти каждый из них был её пациентом после Азкабана: Руквуд, Фарли, Мальсибер, Уилкинс, Кэрроу, Роули…
Теперь очередным освобожденным стал Антонин Долохов, правая рука почившего Волдеморта, чтоб земля ему была бетоном, потомок русских аристократов, самый кровожадный боевик первой и второй магических войн. Тот самый Долохов, который её тогда… пожалел.
Нет, Гермиона конечно рассказала о контракте семейке: Невилл помрачнел и ушел общаться с кактусами, Рита умотала третировать знакомых министерских на эту тему, Лаванда меланхолично вылила на себя кофе, Кричер привычно заворчал, а Вальбурга разразилась такой бранью, что Гермиона замерла от удивления. Очень хотелось попросить повторить на бис, но да что там, Вальбурга никогда не повторялась! На прямой вопрос вредная старушка ехидно оскалила зубы в улыбке, и заявила, что никогда не сомневалась в умении Долохова приземляться на лапы.
И Гермиона привычно закатила глаза.
Её жизнь медленно, но верно приобретала какой-то странный поворот.
– Думаете, мне стоит пойти?
Гермиона, бережно укутанная в теплый белый свитер из шерсти единорога, черные брюки и купленные на какой-то распродаже белые кроссовки (Кричер все орал, что её тряпками даже полы мыть стыдно); по одному глотку цедила горячий ванильный капучино на кухне. Кричер намыливал посуду и поглядывал за «умной дурой, которая грязнокровка» большими глазами-мячиками.
Вальбурга Блэк, которая нагло скакала по всем картинам в доме, теперь расположилась в летней беседке и чинно пила коньяк из хрустального бокала, не забывая прикрикивать на Кричера.
– Куда стоит пойти? – отвлеклась женщина от своего увлекательного занятия – она полярно, буквально на пальцах объясняла домовику, куда хочет засунуть ему не очень тщательно намыленную тарелку. – а! К Долохову? Не поздно ты сомневаться начала, маггла?
Обычно магглой она её не называла, но сегодня настроение у мадам было дурное.
- Понятия не имею, зачем я подписала этот чертов контракт! – буркнула Гермиона в чашку с кофе.
Вальбурга громко хмыкнула.
- Мне-то не ври, - высокомерно проговорила она, - я тебя как облупленную знаю.
- Ой ли! – не осталась в долгу Гермиона, закатывая глаза.
- Да правильно ты сделала, - вдруг произнесла женщина, - правильно ты поступила, дурочка, не придумывай себе беды там, где её нет.
Гермиона сердито резанула ножом французский сыр и чуть не отрубила себе палец. Кричер взорвался негодующим волнением, беспокоясь то ли за её здоровье, то ли за фамильный блэковский нож, то ли за обоих одновременно.
– Мне кажется, что я сглупила, - честно призналась Гермиона, - что послушала сиюминутное чувство желания, послушала не разум, а что-то другое… мне кажется, что я зря согласилась на это.
Почему-то принятое ранее решение мертвым неподъемным грузом давило на плечи, как будто она сотворила какую-то глупость.
Вальбурга прекратила ухмыляться и посмотрела на Гермиону с каким-то странным выражением на красивом лице:
– Знаешь, – сказала она очень медленно и вдумчиво, словно продумывала каждое слово, – когда-то жизнь дала Долохову парочку лимонов. Они оказались гнилыми, но он не растерялся и смог состряпать из них лимонад. Но соковыжималки у него не было, и потому он пользовался подручными средствами. А под рукой у него, как назло, оказались отвертка и плоскогубцы.
Гермиона посмотрела на недопитую чашку с ванильным капучино, храбро допила последние глотки и решительно вскочила со стула.
– А как же сэндвич с сыром? – всполошенно рявкнул Кричер ей в след, но Вальбурга отрицательно покачала головой, останавливая домовика от продолжения гневной тирады.
– Пускай идет, Кричер, – устало произнесла женщина, – пускай идет спасать очередного недобитка. Быть может, хоть в этот раз этой дурочке повезет?.. – как бы женщина не старалась вкладывать презрение в слово «маггла», то в «дурочке» она даже не потрудилась спрятать печальную нежность.
Вальбурга Блэк тяжело вздохнула и бросила бокал с недопитым коньяком на пол. Кричер со вздохом вернулся к недомытым тарелкам.
Гермиона трансгрессировала в точное время – в последний год она была особо пунктуальна и не опаздывала никуда, даже умудрялась занять душ до Лаванды, что само по себе было подвигом.
Её вынесло в узкую боковую улочку пригорода, маленькую, но очень опрятную. Девушка отряхнула бежевое пальто и быстро огляделась по сторонам, но не успела сделать даже шаг, когда из-за узкого поворота навстречу ей вынырнула Джемма – невысокая, черноволосая, в строгом сером платье и белых сапожках. Следом за ней величественно выплыла молодая женщина в роскошной меховой жилетке. Гладкие светлые локоны свободно падали ей на плечи. Лицо у нее было приятное, без налета отвращения или чего-то подобного, более того, стоило ей заметить Гермиону, как женщина растеряла весь свой лоск, прекратила что-то надменно выговаривать Джемме и посветлела лицом, сделавшись такой хорошенькой, что Гермиона не смогла сдержать ответной улыбки.
– Вы – целитель Грейнджер? – восторженно произнесла она, протягивая Гермионе ухоженную тонкую ладонь с очень знакомым черным перстнем, – меня зовут Марго Руквуд, вы…
– Я лечила Августа Руквуда, – согласилась Гермиона. Марго засияла ещё ярче.