Вскоре мои быстрые ноги уже скользили по грубой обочине бесконечного асфальта Стрипа. Я добрался до скромного шоппинг-центра недалеко от даунтауна. Как большинство поселений в пустыне, Лас-Вегас не отличается разнообразием ландшафта: длинная ломаная линия Стрипа, известного также под названием бульвара Лас-Вегас, и боковые улицы, такие же затертые, как игральные кости в субботу вечером, на всем протяжении от международного аэропорта Макарена до центра города.
С другой стороны несколько авеню, идущих с севера на юг, и множество поперечных улиц делят карту города на однообразные квадраты. Если не считать изломанного Стрипа и хайвея номер пятнадцать, который идет параллельно ему, весь город сверху напоминает сетку для игры в крестики-нолики. Наверное, поэтому некоторые называют наш городишко “тики-таки”.[60]
Если бы туристы слегка удалились от Стрипа и даунтауна с их неоновой роскошью, они были бы поражены убожеством города. Редкое здание достигает трех этажей, в основном здесь строят одноэтажные бунгало с каменными крышами. Вы не ослышались — камень используется для покрытия крыш. Наверное, люди, которым нравится здесь жить (а таких много), просто ударенные по голове.
Можно сказать, что, фактически, если бы не уникальная везуха с легализованным игорным бизнесом, здесь нечего было бы ловить вообще. Я мог бы и больше сказать, но не хочу порочить место, где родился.
Моя цель появилась в зоне видимости: книжный магазинчик “Трилл энд Квилл”, маленькое помещение с невзрачной витриной. Я притормозил, чтобы изучить выставленные на витрине тома. Хотя ассортимент здесь представляли одни убийства и насилие, книги в нем были все же подобраны с большим вкусом, чем на стенде “Пенниройял Пресс” в ААК.
На обложках книг в “Трилл энд Квилл” были запущенные сады и скрытые в тени фигуры, нитки жемчуга, открытые бутылочки со зловещим содержимым, множество ножей для разрезания бумаги — или это были кинжалы? — и, порой, изображения благородных кошек, обычно в виде силуэта. (Я достиг возраста, когда силуэт — не всегда лучшее мое изображение).
Самый быдловатый из всех котов живьем разлегся в окне: лапы в белых носочках поджаты под грудь, на полосатой морде — выражение самодовольства.
Я прошелся туда-сюда по раскаленному тротуару, дабы обозначить мое желание войти в заведение. Он зевнул, показав не слишком белые зубы. Вот так одомашнивание способствует деградации древнего рода: недостаток натуральных волокон в диете не позволяет поддерживать крепкую физическую форму и убийственную остроту зубов.
Выждав достаточное время, этот хам, наконец, соизволил подняться, потянуться и нырнуть вниз, в недра магазина. Я устремился к двери с большими надеждами и соответствующими возгласами. Вскоре изнутри раздался настойчивый мяв, затем еще один. После этого дверь отворилась, но, вместо того, чтобы впустить вашего покорного слугу, она оказалась перегорожена крепкой ногой в высокой, мне на уровне носа, кроссовке фирмы “Рибок”.
— Не лезь сюда, старый развратник, — предупредил пронзительный мужской голос.
Через минуту мой приятель выплыл наружу — усы приглажены, ошейник, украшенный собачьими зубами, повернут так, чтобы медная бляха, свидетельствующая о прививке от бешенства, свисала прямо по центру груди. В общем, подходящий вид для того, чтобы настоящего уличного кота стошнило.
Впрочем, Инграм, — под этим именем, кстати, он известен среди друзей, — довольно смекалист в некоторых вещах, поэтому я готов мириться с его заморочками. Мы зашли за угол в тенистое местечко, которое Инграм обмахнул хвостом, прежде чем сесть. В жизни не видел такого утонченного придурка — похоже, жизнь в книжном магазине на некоторых сильно влияет. Я напомнил себе на всякий случай поменьше болтаться в ААК — вдруг это заразно.
Я ввел Инграма в курс дела с пропавшими знаменитостями. Он слышал про породу шотоландских вислоухих (очевидно, “Трилл энд Квилл” торгуют, вдобавок, справочниками по кошачьим), и сообщил, что фотографии этой парочки красуются у него в магазине на выставке новинок.
Я сказал, что и без него знаю, как выглядят пропавшие; я хочу знать, где они могут быть.
Инграм растопырил пальцы на задней ноге и принялся рассматривать аккуратно постриженный коготь. Наконец, он соизволил сказать мне, что ничего не знает. Если они и в городе, то их хорошо прячут, сказал он. Никто не слышал ночных серенад, исполняемых с гэльскими переливами, и ничья семейная жизнь не была потревожена вторжением иностранных мачо. Так сказал Инграм.