Пройдя мимо дверей в больничную часовню, он заглянул внутрь и с удивлением обнаружил знакомую фигуру, сидящую на переднем ряду.
— Бакстер? — спросил он, вежливо постучавшись перед тем, как войти внутрь.
Она сложила помятый лист бумаги в руках и повернулась к нему.
— А? Все хорошо, — ответила она, будто он задал вопрос.
Нахмурившись, Волк закрыл двери и сел на противоположной стороне прохода, глядя на прибитого к стоящему между ними кресту Иисуса с восковой кожей в натуральную величину. У его ног скопилось множество маленьких бумажных шариков, которые Бакстер метала в Сына Божьего.
— Думал, ты ушла, — сказал он.
— Мне просто нужно немного времени, чтобы подумать, — она закрыла лицо руками и глубоко выдохнула.
— Дома не можешь подумать?
— Дома не могу подумать, — отозвалась она.
Волк кивнул и снова посмотрел на несуразную статую перед ним. Скульптор счел необходимым украсить изнуренное тело потеками темной крови для более эффектного отображения образа жертвенности, а значит и нашего долга перед Всевышним: ладони, разорванные металлическими гвоздями, шипы глубоко впились в его кожу, сломанные ноги прибиты друг к другу невысоко над землей.
Убийца, оставляющий уродливое послание — первый Тряпичный кукла.
Бакстер не двигалась.
— Хочешь, оставлю тебя одну? — спросил ее Волк.
Она подняла голову и слабо улыбнулась ему:
— Нет.
Восприняв это как приглашение, он достал из кармана пачку чеков из «Старбакса».
— Сколько очков за попадание в голову?
— Пять. Три за подгузник.
— Мне кажется, это называется набедренная повязка.
Бакстер скривила лицо, показывая, что ей в общем-то все равно.
— Десять, если у тебя получится закинуть шарик на его повязку на голове.
— Терновый венец, — пробурчал себе под нос Волк, готовя свой арсенал бумажных шариков. — Десятка! — крикнул он после третьего броска.
— Ты сидишь под другим углом, нежели я, — бросила ему Бакстер, как обычно, одержимая духом соревнования. — Ты жульничаешь. — Она встала в проход и села на жесткий пол.
Она выжидающе поглядела на Волка.
— Ладно… Теперь все честно? — спросил он, прижавшись своим бедром к ее, когда они заняли все узкое пространство. Однако Бакстер не возражала, и игра продолжилась в тишине.
— Думаешь… Думаешь, я когда-нибудь смогу справиться с роль… с ролью отца? — брякнул Волк, не в силах выкинуть из головы довольное лицо Эшли и того ублюдка в стильной одежде, с чьего плеча свисала рвота ее семилетнего ребенка.
— Ты об этом хочешь поговорить? — спросила Бакстер. — Послушай, Волк, я все еще изрядно пьяна, и видит Бог, я и в лучшие времена особо слова не подбираю.
Волк внимательно наблюдал за ней, когда она отвернулась и совершила еще один бросок. Этот мимолетный комментарий был, возможно, самым осознанным, что он когда-либо слышал от нее, он заставил его понять, как много изменилось в его отсутствие, как сильно изменилась она сама. Сидя в такой неестественной близости, он мог видеть бесчисленные порезы, скрытые макияжем, и почувствовал, как привычный комок вины за то, что он не был рядом с ней, скручивался в животе.
— Ну да, — вздохнул он. — И я про то же.
Не бросив бумажку, Бакстер повернулась к нему.
— Думаешь, я когда-нибудь смогу стать хоть сколько-нибудь сносной женой?
К несчастью, выражение ужаса на лице Волка ответило прежде, чем он сам смог выразить хоть немного такта.
— Ну да, — горько усмехнулась Бакстер. — И я про то же.
— Тимоти сделал тебе предложение?
— Томас.
— Неожиданный поворот. Что Тимоти сказал по этому поводу?
— Нет никакого Тимоти, его Томас зовут.
— И он сделал предложение? — голос Волка звучал удивленным.
— Да.
— Тебе?
— Да. Мне! — бросила она. — Тебе может показаться странным, Волк, но на самом деле я очень заботливая и трепетная девушка… мудак.
Немного смутившись, Волк бросил бумажку:
— Три очка!
— Ты попал в бедро.
— Что?!
— Ты попал в лучшем случае в верхнюю часть бедра.
— Ты прикалываешься? Стопроцентное попадание в божественные яички!
— Да пофиг, — не стала спорить Бакстер. — Я все равно не вела счет.
Все действительно изменилось.
— Что собираешься делать? — спросил ее Волк.
— Не имею ни малейшего понятия. У нас были хорошие отношения. Да, все шло хорошо. Не понимаю, зачем ему понадобилось… — она замолкла и покачала головой. — Неужели жизнь всех людей такая сложная?