С горя занялся я рисованием. Поступил (у нас там, в ин-те) на курсы рисования (вторая специальность). Увлекся и увлекаюсь до сих пор. Снова и снова жалею, что нет тебя. Ведь из тебя бы, пожалуй, вышел толк в этом деле. Плохо и плохо мне, Стека, и писать я кончаю. И писать я буду теперь тебе чаще и интересней.
Прости меня за безалаберность. Твой, если нужен кому-нибудь, ЮрКоваль».
Конечно, я в ответ ему писал. Но что писал, не знаю. Не каждый же, подобно мне, сохраняет почти любой исписанный клочок бумаги. Юрке это было не нужно. Он жил плотоядно, шел вперед и вперед, все пробуя на цвет, на запах и на вкус, пока не прошел свой Остров Истины. Я же все сохранял и накапливал До будущих времен.
Больше трех лет не было меня, а Юрка все обо мне хлопотал:
«Кончается третий год нашей разлуки. Осенью ты снова начнешь штатский образ жизни. За три года я сделал кое-что и надеюсь, что все это не пропадет и для тебя.
Славка, в сущности я подготовил для тебя почву и думаю, что ты это понимаешь. Ты приедешь и бросишь в почву мощное семя. И взойдет из этого семени, бремени, племени могутная нива, и заколосишься ты великими деяниями и великими помыслами. Так что, Славка, приезжай, голуба, а почва у меня — люкс, чернозем».
Это была простая, безо всяких причуд семиструнная гитара. Только возраст имела она никак не менее ста лет. Ведь еще задолго до рождения моей мамы дед Борис на ней играл Гитара эта умела, видимо, издавать особенно полные звуки, облагороженные столетней сухостью ценного дерева… Да только звуки теперь было некому извлечь. Никто у нас в доме не умел на гитаре играть. И даже из немалого числа лиц, в наш дом приходящих, ни одного гитариста не нашлось. Так и висела гитара, томясь, как наложница в гареме.
Начиная где-то с восьмого класса, мы в школе очень пристрастились к пению. Дворовые песни, как я уже говорил, были в большом ходу, но в нашем классе песенный репертуар оказался гораздо шире и еще все время пополнялся. Это потому, что у нас в классе учился Юра Коваль. Вернее, потому, что у Коваля был старший брат Боря.
Мы еще не достигли старших классов, когда Боря был уже студентом. Потом он стал аспирантом. Это очень, наверное, здорово, когда ты еще не старший школьник, а брат у тебя, черт подери, студент! Студенты сороковых и пятидесятых годов знали великое множество развеселых студенческих песен. К тому же Боря играл на аккордеоне и на пианино и великолепно пел все эти удивительные песни. Вот только не знаю, почему в их доме не было гитары… Быть может, Борин и Юрин папа Иосиф Яковлевич или мама их Ольга Дмитриевна желали поднять музыкальную культуру своих мальчиков над уровнем дворового пения и для того завели в ломе более изысканные инструменты. Я этого не знаю. И мне сейчас очень странно, что Юра когда-то не умел играть на гитаре. Выходит, и Боря не умел? Да быть того не может. Ведь потом, на протяжении десятков лет ни Юру, ни Борю уже нельзя было и вообразить в дружеском или праздничном общении без гитары в руках!
Но было так: Юра Коваль не умел играть на гитаре. Да у него и не было гитары!
Зато был чемодан. Вернее, чемоданчик. Иметь чемоданчик, конечно, высокий шик, это мог себе позволить ученик не ниже восьмого класса. В отличие от кейса (который, кажется, свое тоже отжил), чемоданчик был не узок, а, напротив, несколько даже кубичен. Он был уменьшенная копия дорожного чемодана из прессованного картона и обязательно имел блестящие металлические углы. Это очень шикарная вещь. Но чемоданчик был не только переносилищем коньков, книг и тетрадей, он был еще и музыкальный инструмент. Таким его сделал Коваль. Потом освоили и мы, и втроем (Юрка, Вовка Митрошин и я), установив инструменты свои на коленях, постукивая в испано-мексиканском ритме по гулкой картонной их поверхности, пели взахлеб: