Поезд состоял из одних теплушек. Точно таких, в которых мы ехали через Сибирь. Поразили нас и железные печурки в вагонах. Но самое удивительное — печки эти топились дровами самих пассажиров. Каждый, садясь в вагон, имел при себе в рюкзаке два-три полешка.
Весь путь отец крепко держал, не выпуская, наши руки. Возможно, все еще не мог поверить, что его дочери вернулись.
Домик, где сейчас жила наша семья, находился недалеко от станции. Так что идти пришлось недолго. Встретили нас мама и двое братишек: школьник Шурик и шестилетний Андрюша. Андрюша нас не мог помнить. А Шурик очень скучал и даже пытался искать сестричек в Сибири. Но его вернула милиция.
Как мы радовались друг другу! Но в глазах мамы стоял тревожный вопрос: как прокормить двух взрослых дочерей?
Ирина и Виталий Запольские.
Виталий:
— Никогда не ждал почту с таким нетерпением, как это было в Халиле. Прошло два месяца — октябрь и ноябрь, как мы в Финляндии, а родители не отвечают.
Одновременно я написал другое письмо — в Выборг, другу детства, эстонцу Эдди Микадо.
Вот Эдди ответил быстро. Он написал, что приглашает нас с Ириной к себе, с согласия отца. «Вам нельзя ехать в Россию. Там ужасно. Голод, нет порядка… Родители вас не прокормят». Но мы с сестрой, ни минуты не раздумывая, послали отказ. Нет! Только домой!
Ирина:
— У нас с Виталием было много груза. По пятьдесят килограммов на каждого. Что нам выдавали, мы откладывали: обувь, одежду, одеяла, простыни… Чтобы привезти родным. Сдавая в стирку белье, мы хитрили. Рвали простыню пополам и сдавали как две. А после стирки одну оставляли себе.
Всего у нас с Виталием набралось шесть тюков. Не только носильные вещи, но и продукты. Консервы, галеты, шоколад, сухари — все, что не портится.
Виталий:
— За все наше путешествие мы только однажды получили открытку из Питера. Это было на острове Русском. Мама писала, что они голодают. Особенно сдал папа. Подымаясь на пятый этаж, он держится обеими руками за перила.
Мама призналась, что они ждут своих старших детей не только с радостью, но и с тревогой. Сумеют ли нас прокормить?..
Ирина:
— И вот, наконец, пришло письмо. Это было в начале декабря. Нас сразу включили в большую группу из ста пятидесяти человек.
Мост через реку Сестру, куда мы прибыли, был взорван. Вместо него положены доски, а по бокам — шаткие перила. Дети стали переносить свои пожитки на противоположный берег и складывать в огромную воронку…
Виталий:
— Вокруг ни кустика… Все перепахано снарядами. Не осталось ни одного строения, кроме жалкой будки. А возле нее два красноармейца.
Было, что с чем сравнить. На финской стороне маленький, но красивый вокзал. Посыпанные песком дорожки. Станционный буфет. Упитанные лица финских пограничников. А на нашем берегу — кое-как одетые и голодные солдаты.
Нам еще предстояло доставить багаж к поезду, стоявшему на боковом пути, метрах в двухстах от воронки. Быстро стемнело. Единственными источниками света были звезды и прожектор со стороны Кронштадта. Мы терпеливо ждали, пока его луч полоснет по нашим лицам.
Ирина:
— Мы успели проголодаться. Американцы каждому дали в дорогу небольшой запас провизии. Среди прочего там были и замечательно вкусные сушеные яблоки. Мы их ели с булочкой и запивали кипятком. У паровоза сбоку был кран. Вот мы и бегали к этому крану за горячей водой.
В полночь объявили, чтобы мы заняли свои места в вагонах. Поезд с лязгом дернулся и тут же остановился.
Паровоз поднатужился и… скис. Машинист довел до нашего сведения, что мы выпили почти всю воду. А оставшейся хватит только, чтобы доехать до водокачки.
Локомотив отцепили, а мы стали ждать в темноте его возвращения. Очень хотелось спать. Но уснуть не давал холод.
Кто-то принес свечку. И сразу стало веселее…
Виталий:
— В Петроград мы прибыли с рассветом.
Сестру вместе с вещами я оставил в общежитии, куда нас привезли. А сам отправился домой. Мне казалось, трамвай движется слишком медленно, таким было нетерпение.
Сначала я едва не бежал по лестнице. А потом стал подниматься все тише и тише. Прежде чем позвонить, стоял у двери, пытаясь успокоить сердцебиение.
Мне открыла мама. Какой же она стала маленькой… Я смотрел на нее сверху вниз. Седая голова. Платок, наброшенный на плечи. Стала меньше и наша квартира. Совсем низкие потолки.
Мама посмотрела на меня и сказала:
— Нет, это не Витя!.. Не Витя!..
Ничего удивительного. Я не только вырос. На мне американское полупальто. Сине-зеленое и в клетку, с поясом и большими накладными карманами… На голове кепка. Но постепенно мама стала узнавать во мне своего сына.
— Ой, нет! Кажется, Витя… Ты Витя, Витя, Витенька!.. — И сразу слезы…
Слава Богу, все были живы — папа, мама, сестра Галя и маленький Коля, которому, когда мы уезжали, было только шесть месяцев.
— А где Ирина? — спросил папа.
— Мы за ней пойдем… Прямо сейчас, — сказала мама и еще раз прижалась ко мне, не отпуская.
Папа взял у соседей двухколесную тележку, и мы отправились за сестрой. Через весь город.
Ирина:
Брат долго не возвращался. И я решила: значит, дома не все хорошо. Но вот за мной пришли, и я увидела маму. Вместо элегантной, красивой женщины, всегда прекрасно одетой, — почти старушка. Помню, я поздоровалась и сразу убежала. Забилась в какой-то угол и страшно плакала там. И шептала: «Ну, где же моя мама? Ну, где же та, красивая? Где она? Почему ее нет? Эта ведь не та…»
А потом мы пошли домой. Виталий с тележкой впереди. Весь груз в ней не поместился. Самые легкие узлы я и папа несли в руках.
Я обратила внимание, что на маме не сапожки, а грубые валенки. Так она себе не позволяла никогда ходить. Потом мама сказала:
— Дай мне свои узлы. Я их перевяжу и перекину через плечо. Будет легче нести.
— Но мама, ведь мы идем по Невскому! Как это можно?!
А мама мне:
— Сейчас у нас все так делают. Сейчас это принято. А эти штуки, что мы перекидываем через плечо, называют «обезьянками».
Я ничего не ответила. Но первые впечатления легли темным пятном на мою душу.
Виталий:
— Постепенно мы стали входить в быт Петрограда. Сохраняли очистки картофеля, промывали, подсушивали в печке, мололи в кофемолке, смешивали пополам с ржаной мукой. Потом пекли лепешки, которые еще много лет заменяли нам хлеб.
Получив на складе бревна, мы отвозили их на тележке домой, распиливали, кололи, таскали на свой пятый этаж.
Мама ездила в Псков менять привезенные мной и Ириной вещи на картошку и муку. Я ее провожал, встречал. Много было трудностей…
Я никогда не был сыт.
Петр Александров:
— Моя фамилия позволяла мне не стоять подолгу в очередях. Вот и на этот раз, когда нас передавали советской стороне, я первым перешел пограничный мостик.
Но прежде чем мы пересекли границу, к нам обратился мистер Бремхолл.
— Дети мои, — сказал он, — может случиться, что не всех из вас встретят родители. Вас ждут трудные испытания. Еще не поздно остаться в Финляндии, а потом переехать в Америку.
Никто из нас не принял этого предложения.
Георгий Иванович Симонов поблагодарил Красный Крест за все сделанное для нас. И мы двинулись гуськом по зыбким мосткам к своему берегу.
Картина Белоострова подействовала угнетающе. Перед нами лежал весь в руинах и сожженный поселок. Железнодорожная водокачка была вся в пробоинах и держалась каким-то чудом, совсем как Пизанская башня.
По дороге к станции мы встретили двух старушек. Их удивило такое множество детей. К тому же одетых в непривычно пеструю одежду.
— Откуда вы такие красавцы?
Отвечали мы нехотя.
— Домой едете? Это хорошо. А вот что кушать будете?