====== Дар варга – 1 ======
Драгоценные мои! Автор не сгинул в море деноминации и картохи. Все античные фики будут продолжены практически вотпрямщас. Автор просто слегка пережал с античностью и вынужден был уехать на другие рельсы… так вот, это — рельсы)
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
— Лапочка, — бормочу я ласково, — лапа, красотуля…
Лапочка смотрит глубокими зелеными глазами, дыбит иглы на затылке. Оскаливает чудные клычки. С мой указательный палец, немного изжелта, почистить бы. Черный влажный нос осторожно тянется к ладони. Я сижу на корточках и раздумываю себе, как бы назвать красавчика. Еще — где бы взять хорошей еды для игольчатого волка. Или для нескольких. И как бы отомкнуть этот хлипкий ошейник, который держит такую же хлипкую цепь. Ошейник сдавливает волку-двухлетке шею, и лапочка нервничает. Хрипло рычит, переступает с лапы на лапу, показывает, что ничего, мол, личного, просто я малость не в духе, а потому тебя сейчас сожру. А пушистый от игл хвост так и мелькает в воздухе. — Уй ты, молодец мой… Над ухом начинают настойчиво и деликатно кашлять, и приходится обращать внимание на эту. Которая не лапочка. Подсушенная возрастом дама взирает сверху вниз неодобрительно. Небось, с такой физиономией родилась. И сразу с высокой прической, а звучное имечко ей мамаша за пять лет до того выбрала. И дочурка ее от души отблагодарила первыми словами: «Ах, до чего вы не благонравны». Ненавижу этих тварей с рыбьими физиономиями и в тугих корсетах, которые скрипят при ходьбе. Ненавижу пансионы, с их бледными дворами и каменными стенами тюрем. Дама дышит презрением, пока сообщает «госпоже Драккант», что ее вообще-то ждут. И пялится, и скрипит корсетом, и прям слышно, как подсчитывает там, под прической: она б во мне и то, и это б переделала. И потому я нарочно сутулюсь и пихаю левую руку на пояс, где висят метательные ножи. Выкуси, старая паучиха.
Быстро шагаю и вдребезги разрушаю своим видом местные традиции. Мимо убогих цветничков, на которых благовоспитанно сажают розы местные воспитанницы. То есть, должны сажать, а теперь рты пооткрывали, сверлят взглядом и шепчутся: «А это та…?» «Да не, это мальчик какой-то…» «А она не мелковата?»
Местные надсмотрщицы и дрессировщицы людей, все — с туго стянутыми талиями, прожигают меня вглядом. Буровят дырки за все. За короткие волосы, за шрам на виске, за куртку с двумя ножнами у воротника.
Игольчатых волков во дворе еще трое — взрослые особи, прикованы к столбам по краям двора. Хрипят и рвутся, гремят цепями, миски с водой и едой нет ни перед одним.
Забор высокий. Откуда-то пахнет кровью. И мой Дар не обманешь — я слышу рыдания из-за левого крыла здания, к которому иду.
Мерзкое место. Даже если бы меня вызывал не Мясник.
— Сама найду, — кидаю я у высоких дверей, но местная паучиха таки кидается меня провожать. По унылым коридорам, наполненным болванками для образцовых будущих жен. У болванок одинаково потупленные глазки и одинаково убранные набок волосы. Они ходят по коридору на цыпочках и кланяются на каждом углу.
У нужной двери старая грымза нашептывает, что я должна к кому-то там проявить почтение. Я размахиваюсь и отвешиваю меру своего почтения пинком в дверь. И к пансионатам, и к Мяснику.
Вваливаюсь, на ходу интересуясь: «Зачем звал?»
Попадаю прямиком в разгар оргии единения двух душ.
Мясник и местный директор расположились друг напротив друга в креслах и с чашками. В гостиной, обитой дорогой тканью и изукрашенной портретами в духе «Вот этих девушек мы удачно запродали отсюда замуж». Мое вроде как начальство дарит мне одну из своих улыбочек. Приподнятые брови, чуть растянутые губы, немигающий, застывший, холодный взгляд. — Мелони, — меня привычно корежит при звуке моего полного имени, — замечательно, что ты прибыла так быстро. Госпожа Драккант — наш лучший следопыт, и теперь вы можете не беспокоиться… Тип напротив Мясника кивает. Он весь из себя гладкий и томный, с перстнями на белых пальцах и приятной сединой, весь вид его так и говорит: «Я тут себя на алтарь нужного дела кладу, ну-ка давайте все меня уважайте». Он тоже выдавливает улыбочку и говорит какие-то вежливости, типа: «О да, да, слышал о вашем роде, такой славный герб, такая семья, такая трагедия»… Вроде как, меня эти разговоры обычно бесят, но сейчас я спокойна. Пустышка — так я его сразу же называю, местного главного — выглядит малость напуганным. Отставленный от чашки мизинчик подрагивает. Понимаю. Кладешь ты себя, бедного, на алтарь дела, а тут к тебе в один обычный день заявляется Рихард Нэйш. Со своей улыбочкой и славой самого ушибленного варга во всей Кайетте. Встречайте-принимайте, не обляпайтесь. — Понимаешь, Мелони, — вещает тем временем Мясник, обращаясь к своему чаю, — насколько я смог выяснить, кто-то из пансионата господина Поуга проявляет способности варга. Но при беглом знакомстве с воспитанницами… оказалось, что ни у кого из них таких способностей нет. Не хочет же он сказать, что силы варга объявились у какой-нибудь воблы типа этой тюремщицы, которая оглушает меня негодующим пыхтением из-за двери. — …и выяснилось, что двое воспитанниц совершили побег как раз сегодня утром. — Мартена и Ильма, — господин Пустышка-Поуг закатывает глаза, показывая, что он, дескать, растерян и потрясен. — Конечно, они никогда не числились в примерных воспитанницах… и можно даже сказать, что они приносили нам огорчения, но кто знал… — Две? — переспрашиваю я. — Директор Поуг уверяет, что они не были подругами, — любезно просвещает Мясник свой чай. — Скорее, могли ссориться… Девчонки! — его ласково-снисходительный смешочек заставляет мои пальцы подползти поближе к ближайшей рукояти ножа. — Кажется, в пансионе никто не знает, почему они могли так внезапно сбежать. Целая тайна! — Погоня? Директор мученически трясет головой в приятной седине. — Мы направили по их следам местных охотников… но Мартена… никто не ожидал, она никогда не проявляла Дара такой силы… она чуть их не сожгла. Вы понимаете, для нас это совершенно особенная ситуация! Значит, варг — Ильма. Мартена — мощный огненный маг. Сбежали утром и могли уйти далеко. Я нужна, чтобы найти двух малолетних дур. Потому что начальничек предпочитает протирать штаны и наслаждаться чаями. — Мы с господином Поугом побеседовали, — продолжает Нэйш, созерцая что-то за моей спиной, — и решили, что пансионат может нам уступить Ильму… с минимальными условиями. То есть, дешево. Ага, вот и бумажечка на столе, Мясник ее трепетно убирает в карман, судя по лицу Пустышки — бумажечка далась ему тяжело. Возможно, с торгом. Интересно — дорого стоит купить одного варга в самом расцвете сил? — А ее подруга? Нэйш в ответ сильнее задирает брови. С его точки зрения, подруга — лишняя деталь. Декорация интерьера, которую надо бы в сторонку переставить. Ещё и денег трата. Потому что он набирает к нам варгов — и точка. Раз так, значение для коллекции имеют только они. Всегда считала, что нужно взять кого-то мне на замену. Кого-то более мразеустойчивого. — Ладно, — говорю я тогда, — мне ни черта не интересно насчет ваших договоров. Нужно глянуть территорию. Узнать о девчонках. Вещи их сюда. Этот пансионат, сожри его дракон, на меня плохо действует. Я тут еще реверансы делать того и гляди начну. — Живо!! Пустышка-Директор так и подлетает с насиженного места. Осмотр комнат ничего не дает. Комнаты — одинаковые закутки, по четыре человека, вышивка, тетрадки, исписанные округлым почерком. Старая паучиха прилепилась к честной компании, скрипит над ухом, приходится выковыривать смысл из ее фраз, как косточки из гнилого яблока. Пятнадцать и шестнадцать лет. Мартену пригнала бедность, Ильму сдали родители, поскольку она, понимаете ли, оказалась «пустым элементом», совершенно бесполезным в плане магии. — Конечно, мы старались привить им понятие дисциплины, — журчит паучиха, млея под взглядом Нэйша. — Но эти двое… ах, они всегда были малоуправляемы и не выказывали должного стремления к учебе. Она так и говорит — к учебе, ха. Могу поспорить, тут учат цветочки сажать, делать книксены и строить глазки на тысячу ладов. Все, чтобы изготовить из зародышей человека образцовых самок, у которых в голове — тридцать моделек колыбелей и двадцать способов накрахмалить кружева. Беру две вещи, по одной от каждой девчонки: какую-то бархотку на шею и тусклый тоненький серебряный бластет. Ориентиры для Дара, который поведет меня вслед. Опять выходим в коридоры, потом во двор. Повсюду — бледные, приседающие тени, мотающие головами: нет-нет, никто не знает, почему эти двое сбежали. Нет-нет, им было тут хорошо. Тут вообще всем хорошо. Нет-нет-нет… Еще они смотрят на Нэйша. Не так, как обычно смотрят женщины на Мясника — то есть, не пускают слюни при виде его скул и скульптурно идеального личика. Я видала такие взгляды только в передвижных зверинцах: так смотрят звери в клетках. С немой просьбой забрать себе, утащить отсюда. С задушенным отчаянным криком. Это место смердит ложью. Лицемерие прямо в стены впиталось. Дар ни при чем: я и без него хорошо различаю места, где мучают людей и животных. Потому меня потряхивает от злости. От ухмылочек Мясника, от расшаркиваний Пустышки, от дамы-прилипалы, которая жрет глазами Нэйша и лелеет какие-то свои стародевические мечты. — …особенно все было прискорбно с тем, что касается работы над Даром, если вы меня понимаете, — щебечет эта самая дама. И не сразу чувствует, что болтает лишнее, и директор не сразу успевает проломить ей чем-нибудь голову, чтобы она заткнулась. Потому что Мясник уже мягонько интересуется: — Простите? А я уже все поняла. Потому хмыкаю и иду туда, откуда пахнет кровью и нечистотами. Откуда мой Дар доносит слабые — обычному уху не услышать — рыдания. Минут через пять мы стоим на пороге местной экзекуторской. Со вкусом обустроенное зданьице, даже с колоннами. Карцеры, в которые сажают на хлеб и воду. Слизни на стенах — огромные, жирные. А в самой главной комнатке — чудный наборчик инструментов, которые делают больно. Ничего серьезного — плетка, железные прутья, которые так удобно накалять. Плотный ошейник, который не даст повернуть голову. Кандалы, блокирующие Дар. По полочкам заботливо расставлены целебные зелья: кожа у девиц из пансионата должна быть целой, когда знатный жених решит обзавестись парой для удовольствия и размножения. Хорошая жена должна быть послушной и беззащитной. И безопасной. А то еще вдруг пристукнет супруга при помощи Дара. — С-скоты! — я выражаюсь мягко, как могу. — Дрессируете их, да?! Делаете так, чтобы они не могли использовать магию? За каждый раз такое, да? Использовал Дар — получи плетей! Паучиха вся задыхается: слишком долго визжала, что нам в это здание нельзя. Теперь вот орет, что нас сюда не приглашали, и вообще, от лишнего нужно избавляться, а их воспитанницы им благодарны, после…
Пустышка умнее: этот просто стоит и с выражением досады смотрит, как Нэйш задумчиво поднимает плетку. Нежным, ласкающим движением проводит пальцами, зачем-то начинает играть кончиком.
У него не меняется выражение лица, но Мясник внезапно ухитряется стать страшным. — Господин Поуг, — голос мягок. — Ильма тоже была здесь, ведь правда? Вы наказывали ее за применение Дара? Господин Пустышка переминается с ноги на ногу, кривит пухлые губки. Ему не особо-то приятно внезапно чувствовать себя мишенью. — Господин Нэйш, наказания учениц — дело нашего пансиона… Уверяю, они не настолько суровы, насколько вы… — Так, может, на тебе попробуем? — мой голос отскакивает от стен, в карцерах перестают подвывать. — Обработаю твою скотскую шкуру. Авось, ещё благодарен будешь. Делаю шаг, замахиваюсь. Плевать на то, что там орет старая гымза — про связи и «да как вы смеете». Рука чертова Мясника удерживает хлыст, когда я уже начинаю опускать руку. — Что, — шиплю я, — дружков себе нашел? Тебе ж вроде как тоже нравится мучить. — Господин Нэйш, — блеет скотина-директор, — то, что вы позволяете своим сотрудникам… Мясник не спеша опускает на место плетку. Подходит к директору — тот пятится при его приближении. — О, в какой-то мере Мелони права. Дело в том, что я действительно могу вас понять. Страх, в конце концов, такое действенное средство. Как боль. Роднит человека с животными, правда? Привносит дисциплину. Безвозвратно, потому что провинность и боль намертво скрепляются в сознании. Этот способ подавления Дара не только вы себе взяли на вооружение. Я вдруг понимаю, что Мясник вроде как злится. А до этого как-то думала, что такое невозможно. Он раз сто убивал животных на моих глазах до того, как стал варгом. И все с этой ухмылочкой и хорошим настроением. Ухмылочка есть и сейчас, но о нее порезаться можно. Воблообразная дама застыла у дверей, ртом мух ловит. Директор вжался в стенку, снизу вверх глядя на Нэйша, который интимненько наклонился к нему для дружеской беседы. — Вы наказывали ее за то, что она применяла силы варга. Директор кивает, хотя это был еще не вопрос. — Сколько раз? — Это… началось два месяца назад, — выдавливает Пустышка, — понимаете, несмотря на запреты подходить к нашим сторожевым волкам… Я не мог делать послаблений, вы понимаете… Ее состояние не улучшалось… Мне остро хочется вывернуть его наизнанку. И его, и эту тварь в корсете, которая бормочет про вопиющее непослушание. — Последний раз был этим утром, — Нэйш опять не спрашивает, а утверждает. — Из-за нее наши волки стали беспокоиться, да, такое уже бывало, но в этот раз сильнее… Господин Нэйш, что я должен был сделать? Я попытался привести ее сюда, но атака другой ученицы… — Этой самой Мартены, — выплевываю я сквозь зубы. — Что угодно ставлю — она не смогла смотреть, как ты издеваешься над девчонкой. Использовала Дар огня, чтобы ее защитить. И тут уже им осталось только бежать, потому что они же понимали, что ты с ними сделаешь. — Это было вопиющее нападение! — ревет возмущенная грымза. — Директор чудом… Да-да, так уж и чудом. У директора на ладони — изогнутая линия, знак ветра. Вот каким он чудом спасся — прибег к собственному Дару, да и всё. Мясник наклоняется к уху директора, и тот явственно провисает в коленках. Но Нэйш говорит только: — Менять натуру человека — это приносит определенное удовлетворение, правда? Ощущение власти. Одно плохо: иногда осечки случаются. Нам нужно место, где все случилось утром. И мы тащимся обратно во двор, теперь уже пустой. Видать, тут что-то вроде обеда. Погромыхивают цепями волки-лапочки. Я прикидываю, как хорошо было бы спалить это место. Двое мразей семенят впереди, указывают направление. Третья непринужденно шагает рядом со мной. — Два месяца, — цежу я сквозь зубы. — Как я понимаю, ты знал. Нэйш пожимает плечами. — Два месяца назад я впервые почувствовал присутствие в этих местах варга. Достаточно странные ощущения. Словно краткие вспышки, которые почти сразу же гаснут. Ну да, так девочку же сразу волокли под плеть или в карцер. — Из-за этого и из-за дальности расстояния я не сразу смог определить — где… до сегодняшнего утра, во всяком случае. — На кой вызвал меня? Использовал бы силы варга — найти двух девчонок… — О, Мелони. В старые добрые времена — я ведь все же был не следопытом. Другая… специализация, — и тихий смешок под нос, из тех, которые меня особенно бесят. — Ага, ты устранял, — свирепо говорю я. — Не забыла, не опасайся. — И потом, появление животного, какого угодно, рядом с варгом в таком состоянии… — Что с состоянием? Бросаюсь короткими фразами, глядя на носки сапог. Голос начальства плавен и спокоен. — Боль и страх, Мелони… боль и страх, варги по-разному реагируют на это. Некоторые закрываются на годы. У некоторых бывают бесконтрольные вспышки Дара, но если мы имеем дело с девушкой, силы которой только недавно пробудились, которая не представляет, что происходит… думаю, у всего этого может быть только одна логическая концовка. — Ну? — Бегство. Больше Мясник пояснения давать не собирается. Место, где случилась утренняя разборка, недалеко от ворот. На спаленной клумбе уже посадили цветочки, копоть с камней отмыли. Я сжимаю в левой ладони вещи двух девушек, касаюсь камней второй — на которой Метка. Шепчу Дару: «Веди», — и легко подхватываю ниточку следа панически несущихся девчонок. Все, можно идти. — С этими что? — киваю я назад. Там застыли Пустышка и Вобла, выражают рожами горячее облегчение. Не надейтесь, сволочи, вернусь — поквитаемся. — Ах, да, — буднично говорит Нэйш и поворачивается к ним. — Совсем забыл. Господин Поуг, как удачно, что мы с вами понимаем друг друга. Так уж вышло, что с моей точки зрения вы совершили провинность. И вас придется наказать. Красивое лицо становится жестким до невозможности. Директор, посмотрев Мяснику в глаза, кажется, заочно прощается с белым светом. — Вы что же, убьёте меня, — и силится улыбнуться, но шутки не получается: репутация не позволяет. Не директорская, понятно, репутация. — Я слышал про эти ваши законы варгов. О том, что вам нельзя убивать. — Точнее сказать — варгу необязательно убивать, — мягко поправляет Мясник. — Да, я предпочитаю действовать другими методами. Ваши вполне подходят. В конце концов, провинность и чувство страха должны быть связаны, верно? Чтобы не было повторений. Он опять подходит к Поугу-Пустышке, приобнимает того за плечи (тот вздрагивает) и неспешно проговаривает: