— Скоро здесь все успокоится, — говорит пан Охняк. — Акция закончится, надо переждать. Наверно, они снова уменьшат Квартал, но в остальном все будет как раньше. Главное — переждать.
— У меня есть отличное убежище по ту сторону стены. Можете пойти со мной!
— Нет, нет, — мотает головой пан Охняк. — Это опасно. Надо переждать. Все будет по-старому. Переждем. Я сторож, стало быть, важный человек. Сторожа и потом будут нужны… Сторожа всегда нужны.
Он бормочет себе под нос одно и то же, а я в отчаянии смотрю на него. По-моему, он неправ. Я уж точно не могу здесь оставаться. А что, если меня поймают? Если начнут пытать? Не знаю, хватит ли у меня сил вытерпеть и не выдать Эмека и Лидку, не рассказать, что мы живем в зоопарке, что у нас есть ковчег. Не могу я сидеть и ждать!
Опираясь спиной о трубу, надеваю ботинки и крепко-накрепко завязываю шнурки, а потом откидываю голову назад и закрываю глаза.
Голоса на улице стихают, телега — или несколько телег — уезжает, скрипя колесами. Над крышами домов, далеко на востоке, появляется бледная полосочка света. Скоро рассветет.
— Я пойду, — говорю я. — Мне пора.
— Не дури! — тараторит пан Охняк. — Тебя поймают! Оставайся здесь. Ты же видишь, нас не нашли. Раз до сих пор не нашли, то уже и не найдут. Акция закончится, можно будет вернуться домой, на работу.
— Мне пора, — повторяю я.
— Если его поймают, он расскажет, где мы! — тихо взвизгивает пани Борцух. — Он нас выдаст!
— Неправда, — говорю я и потихоньку отступаю за трубу.
— Он скажет им, где мы! — истерически причитает пани Борцух. — Уж я-то знаю! Не везет мне. Я уже два раза с начала войны горела, все потеряла, а ведь сколько добра у меня было! Чего только не было… Он пришел нас погубить!
Пан Охняк бессмысленно смотрит на меня, и вдруг я вижу, что его взгляд каменеет. Отступаю еще на несколько сантиметров.
— Я же отдал хлеб, — тихо говорю я.
Внезапно пан Охняк бросается в мою сторону с растопыренными пальцами. Я отскакиваю, его рука пролетает перед моим носом. Поворачиваюсь, пригибаюсь и, не глядя назад, бегу к люку. У меня преимущество: я меньше и легче. Слышу за спиной шум, куски черепицы сползают, падают вниз и с громким стуком ударяются о мостовую.
— Держите его! Держите! — кричит пани Борцух.
Я добегаю до люка, хватаюсь за острый край жестяного листа и одним рывком — на который уходят все мои силы — поднимаю крышку. Она с оглушительным грохотом падает на черепицу, а я тут же, ничего не видя, запрыгиваю в темную дыру. Бухаюсь на пол, ударяюсь локтем о лестницу. Руку пронзает острая боль — как будто током ударило. У меня перехватывает дыхание, но через секунду я уже вскакиваю на ноги и бегу к выходу на лестницу. Мчусь вниз длинными прыжками, следом сыплются кастрюли, книги, коробки. Вылетаю в дверь, хватаю ртом воздух. За мной никто не гонится. На лестнице, за моей спиной, наступает мертвая тишина. Я наклоняюсь и упираюсь ладонями в колени. Перед глазами скачут красные точки. Ждать мне больше нечего.
Выбегаю на улицу. Наверняка есть другие переправы через стену, но я их не знаю, и искать некогда. Куда пошли те двое мужчин и морлоки? Неизвестно. Надо добраться до Сенной, а там уже можно выбраться из Квартала — я помню как.
Небо становится все светлее, стены домов сереют в темноте. Бегу к мосту — дорогу от моста до Сенной я знаю наизусть.
Старый базар, лавочки. Мастерские на Желязной. Гнутая мебель Касичака. Перекресток. Я уже отсюда вижу поломанную красную вывеску хозяйственной лавки, лежащую на мостовой у дома. Прачечная: двери и доски, которыми была заколочена витрина, валяются на тротуаре, внутри мигает свет. Это они!
Душа уходит в пятки, я бегу все быстрее. Кто-то кричит позади меня, стреляет. Выстрел оглушительным громом отражается от стен. Пуля ударяет в штукатурку, мне в лицо летят мелкие камешки. Я тихо вскрикиваю, невольно отпрыгивая в сторону, но не останавливаюсь. Мчусь, как будто у меня крылья выросли. Книги пана Мирского белеют на мостовой. Выбитое стекло витрины магазина деликатесов. Улица Твардая загибается плавной дугой. Добегаю до арки, влетаю во двор. Под подошвами хрустит стекло от разбитых пробирок пана Духовничего. Вторая арка, наш старый двор. Я поспешно пролезаю под заграждениями из колючей проволоки на Сенной, обдираю ладони, но не обращаю внимания. Какой это был двор? Вон там — косметический салон, значит, наверно… Да! Проворно, как обезьяна, залезаю по выемкам в стене, становлюсь на навес. Еще один шаг. Падаю вниз, во двор, перекатываюсь на живот, медленно опускаюсь на землю. Лежу на спине, дыхание снова перехватило.
Высоко надо мной — бледное небо, обрамленное черными краями крыш. Я чувствую себя в безопасности, но это чувство — неправда. Лежу еще какое-то время, потом встаю и отряхиваю одежду. Поплотнее натягиваю шапку и осторожно выхожу из арки. Я на Злотой. Улица совершенно пуста, но наверняка уже встало много людей. Вот-вот пойдут на работу. Надо спешить.
Глава 6
До зоопарка я добираюсь только после обеда. Дорога мне знакома, поэтому теперь идти немного легче, однако на каждом шагу попадаются морлоки. Они не обращают на меня внимания и, кажется, нервничают. Переезжаю через мост на «колбасе» — теперь я не такой дурак, чтобы ждать на остановке среди других пассажиров. Подбегаю к трамваю, когда он замедляет ход на Замковой площади, перед поворотом на Новый Зъязд. Какой-то мальчик в кепке пристально смотрит на меня. Он стоит за поворотом, у фонаря, с плоским ящичком в руках. Продает папиросы. Наверно, один из приятелей Эмека. Я машу ему, он таращит глаза и резко отворачивается.
Спрыгиваю на остановке за мостом. Здесь тоже крутится много морлоков с карабинами. Бегу вдоль парка, рядом шумит узкоколейка. Одним прыжком перебегаю улицу — в моем сне где-то здесь стоял человек из будущего, который продавал большие цветные воздушные шары с металлическим блеском. Вдруг боковым зрением я замечаю движение между деревьями! Поворачиваю голову в ту сторону и застываю на месте. Нет, наверно, показалось… Прячусь в кустах и ищу дырку между прутьями ограды, а через минуту я уже в зоопарке. Пробираюсь сквозь заросли возле бывшего бассейна для уток, добегаю до вольера зубров. Потом бизоны: посередине зияет огромная дыра от бомбы. Дальше вольеры для всяких странных зверей, о которых рассказывал Эмек и которых мне даже представить себе трудно. Наконец я дохожу до белых павлинов, оттуда уже рукой подать до разрушенного жирафьего павильона. Никого не видно. Где-то за спиной хрустит сломанная ветка, я бросаюсь на землю и осторожно выглядываю из травы. Наверно, показалось. На всякий случай я лежу еще некоторое время, а потом взбираюсь по кривому дереву и залезаю внутрь через отверстие в полу. Наконец-то можно отдохнуть.
— Эмек? — тихо спрашиваю я. — Ты здесь?
Тишина. Вдруг я замечаю, что гамака нет! И мешка с припасами. И одеял. И керосиновой лампы. Ничего нет! Остались только ящики, на которых я спал, треснутый таз, какой-то мусор… Где он? Неужели… Я с шумом втягиваю воздух. Они уплыли без меня! Наверно, испугались того же, чего и я. Подумали, что меня поймали и что я выдал наше убежище. Отправились в плавание без меня. Ох, нет! Но может, еще не все пропало…
Слезаю вниз и бегу к ограде. Пересекаю аллею, огибаю дерево и… останавливаюсь как вкопанный. Сердце замирает. Передо мной стоит пожилая женщина — та огородница, которая иногда оставляла нам что-нибудь поесть, хотя мы ничего не брали, — и удивленно меня разглядывает. Сначала ничего не происходит, она смотрит на меня, я на нее. Внезапно я стряхиваю с себя оцепенение и отпрыгиваю в сторону.
— Погоди! — кричит старушка, но я даже не оглядываюсь.
Все не так! Зачем я вообще выходил из зоопарка? Забор, дорога… прячусь в кустах и жду, пока пройдет пара молодых людей. Сердце колотится в груди как сумасшедшее. Парень держит девушку за руку, она несет букетик синих цветов. Оба смеются. Я одним прыжком перемахиваю улицу, потом — рельсы. Исчезаю в зарослях. Удастся ли попасть в бухту с ковчегом? Я должен туда попасть.