— Помнишь тот свой сон о греческом склоне? Так вот, это было моей любимой фантазией, когда я была ребенком. Оленьи шкуры и все такое прочее.
К ее удивлению, это не вызвало у него ожидаемой реакции; она посмотрела на Хью и увидела, что он пребывал в странной неподвижности. Она молчала.
Наконец, он сказал:
— Ты знаешь, что поразило меня в тебе больше всего, когда я увидел тебя, будучи Амброзиусом?
— Нет.
— Что ты была суккубой, которая преследовала меня во снах на протяжении всей моей жизни.
Между ними снова повисла тишина, поскольку каждый из них пытался осмыслить сказанное другим. Мона прекрасно знала, что говорили о посещавших мужчин во снах демонах теологи прошлого и психологи современности. Она знала всё о теории возникновения сновидений и желаний, равно как была осведомлена и обо всех остальных психологических трюках. Она также слышала рассказы Джелкса о времени и пространстве в понимании современных философов. Существовала ли между ней и Хью некая духовная связь, созданная еще во времена их прошлой жизни в Древней Греции, или же она просто принадлежала к тому типу женщин, которые привлекали именно этого изголодавшегося до секса мужчины, зависело исключительно от того, считать ли время свойством сознания или всего лишь цифрами на часах.
Однако теперь становилось предельно ясно, что это именно она была решением проблемы Хью. Если бы она не захотела помочь ему в этом, то его проблема так и осталась бы нерешенной. И заглянув в глубины собственной души, она вынуждена была признать, что хотя Хью и не привлекал ее как мужчина, в Амброзиусе она находила какую-то странную притягательность.
Она всегда испытывала очень сильные чувства к Греции времен ее рассвета и имела твердую убежденность в том, что когда-то была посвященной в мистерии Матери Земли. Ее детская фантазия о быстром и свободном беге в короткой юбке с разрезами, из-за которых спартанские девушки снискали дурную славу обнажающих бедра у всей остальной Греции, уступила место, когда она стала старше, другой фантазии, в которой она была жрицей и посвященной, знающей самые глубокие тайны, а мальчишка, бывший ее товарищем в детских грезах, превратился в посвященного жреца Мистерий. Незадолго до того, как на сцену вышел Хью, она прочитала в одной из книг, взятой на распродаже у Джелкса, о причинах негативного отношения отцов ранней церкви и их обвинений в адрес языческих верований, которые они всеми силами стремились вытеснить. Она знала, что так называемые храмовые оргии были совсем не тем же самым, что и карнавал Ми-Карем[46], с которым их сравнивали, но были священными и жертвенными действами, в которых не было места никаким человеческим чувствам.
В кульминационный момент Мистерий Матери-Земли гасли все огни храма и Верховный Жрец вместе с Верховной Жрицей спускались в темноту подземной часовни, где и совершали соединение, которое было не менее священным, нежели поедание Плоти и распитие Крови Христовой. Она знала, насколько сильную магическую связь создает акт соединения между мужчиной и женщиной, независимо от того, любят ли они друг друга или ненавидят, или и вовсе используют друг друга с презренным безразличием. Если создать столь сильную связь могло даже простое потакание животному инстинкту, то какой же тогда должна была быть связь, созданная в результате столь священного действа в храме Элевсина?
— Знаешь, что я думаю, Хью? — спросила она, нарушив долгую тишину, повисшую в полумраке комнаты. — Я думаю, что перед нами открывается путь, который приведет нас к каким-то совершенно прекрасным вещам, если только нам хватит смелости пройти по нему. Я ступлю на него, если это сделаешь ты, но помни, что как только мы это сделаем, обратной дороги уже не будет.
— Это то, о чем я и сам начал подозревать, — ответил Хью. — Я пытался вернуть все обратно этим утром, когда испугался из-за тебя и Амброзиуса, и понял, что это все равно, что пытаться плыть против течения. Не стоит даже думать о том, что это можно будет сделать, пройдя больше половины пути. Придется дойти до конца. Но понимаешь, Мона, меня пугает мысль о том, что Амброзиус может сделать с тобой, когда проявится, ибо я не имею совершенно никакой власти над ним.
— Мне придется самой разобраться с Амброзиусом и договориться с ним, — ответила Мона. — Другого пути нет.
— Не завидую я тебе, — сказал Хью, — И как бы мне хотелось знать, что ты мне скажешь, когда я снова стану собой после вашей беседы. Честно говоря, мне кажется, что Амброзиус легко мог бы придушить тебя.
— Меня это не волнует. Зато волнует кое-что другое.
46
Mi-Carкme — середина великого поста, которая со времен средневековья и до 1950х годов широко отмечалась в Париже в виде карнавальных шествий с переодеваниями и всеобщим разгулом. Точное происхождение праздника не известно, но с ним людям было проще пережить долгий период всяческих воздержаний.