— Боже, конечно, я тратил на это тысячи. Моя мать отлично разбирается в том, куда лучше жертвовать средства. Лучше в социальном смысле, я имею в виду. Правда, она хочет, чтобы я немного ужался в расходах и купил себе титул пэра[47]. Но я скорее раздам все свои деньги партийным фондам, чем начну экономить. В этом деле важно правильно рассчитать время, чтобы получить хоть какую-то выгоду. Не стоит вкладываться в партии, которые исчезнут со сцены в ближайшие пять лет.
— Значит, у тебя нет никаких политических убеждений?
— Ни у кого нет никаких политических убеждений, дорогая моя девочка, кроме авторов передовых статей, но и те меняют свои взгляды, когда уходят работать в другие газеты. Есть только два вида партий, те, что поддерживают правительство и те, что поддерживают оппозицию, и очень важно вкладываться в те, которые поддерживают действующую власть. Но и это еще не все. Пожертвование само по себе не дает тебе шанса на получение титула. Лучший способ получить его — это подписать чек таким образом, чтобы в нем значился желаемый титул, и тогда они вынуждены будут повысить тебя до звания пэра, только чтобы суметь обналичить деньги. Нет, Мона, благотворительность это полная ерунда. Большая благотворительность это большой бизнес по торговле бедностью. И вообще, благотворительность в наше время нездорова. Кладовщик сиротского приюта приходит ко мне и говорит: «Мистер Пастон, в вашей фирме работает более двух тысяч клерков и кладовщиков, не поделитесь ли вы с нами чем-нибудь?». Я даю им чек с четырьмя цифрами и все начинают говорить о том, какой я хороший. Но будь оно все проклято, если после того как мы дали им столь приличную сумму, они потратят ее на обеспечение своих вдов и сирот. Успокоительное для неудачников, чтобы они не мешались у нас под ногами — вот что такое благотворительность, Мона. Сначала мы создаем все условия для того, чтобы сбросить их вниз, а потом кидаем им спасательный круг, чтобы их трупы не попали в водопровод.
— Похоже, ты не очень-то веришь в человеческую природу.
— Не верю. Не тогда, когда люди не могут справиться с искушением, оказываясь рядом со мной. Ты, Джелкс и миссис Макинтош единственные, кто были со мной честны. И никому из вас я при этом не был нужен как человек. Вы все считаете меня идиотом и мне начинает казаться, что вы правы.
Мона не знала, что сказать, ибо это было в точности тем, что все они думали о нем.
— Мона, ты никогда не думала о том, что мужчина не сможет вылезти из ползунков до тех пор, пока не перестанет благодарить женщину за ее доброту?
— Но ты только что говорил о своей благодарности.
— О, да будь оно все проклято, это все равно, что наступать на больную мозоль. Ты наступаешь на нее просто потому, что думаешь, будто бы она болит из чистого упрямства.
Мона встала. Разговор по душам, который она завела с Хью, явно не задался. Он раздражался сам и раздражал этим ее. Если брак с ним был чем-то подобным, то она определенно не хотела бы его заключать. Лучше уж она будет выживать самостоятельно и сохранит свою свободу.
— Боюсь, я повел себя, как скотина, Мона.
— Боюсь, что да.
— Я хочу, чтобы ты меня поцеловала.
— Почему, ради всего святого, я должна целовать тебя после того, как ты вел себя весь сегодняшний день?
— Если бы здесь был Амброзиус, он бы не стал выпрашивать поцелуй, а взял бы его силой. Ей-богу, почему бы мне не попросить Амброзиуса поцеловать тебя для меня? Это было бы довольно забавно.
— Если ты так поступишь, я тебя никогда не прощу.
Хью прислонился спиной к двери, пристально глядя на нее, и Мона заметила, что лицо его начало меняться. Но все закончилось, едва начавшись.
— Прости, это было подло. Прости, Мона.
Он открыл дверь, чтобы она могла выйти.
Она вышла, посмотрела на него снизу вверх, протянула ему руку и сказала:
— Мир?
Он крепко сжал ее руку.
— Спасибо. Это очень мило с твоей стороны, Мона.
Глава 23.
Хью так поздно спустился к завтраку на следующее утро, что есть ему пришлось в одиночестве, хотя он это и ненавидел.
Он слышал голос Моны, которая, судя по всему, пребывала в отличном расположении духа, разговаривавшей с Глупышкой Лиззи в задней части дома. Также временами слышны были реплики Билла Паско. Не то, чтобы там назревал какой-то скандал, но решалось что-то действительно важное. Постепенно до него дошло, что попытки призвать Пана, которые они здесь предпринимали, не были безрезультатными, и теперь Мона пыталась убедить Глупышку Лиззи в том, что она обязана позволить Биллу Паско восстановить ее статус порядочной женщины, что, к своей чести, он вполне готов был сделать. Однако Лиззи, по-видимому, считала, что раз уж она впала в грех, то ее священным долгом было на этом и остановиться, и что теперь ничто в ее жизни уже не может быть таким, как прежде. Хью был безмерно удивлен тем, как Мона отнеслась к этому факту, ведь в сущности она отнеслась к этому так, как относились к этому все светсткие люди. Распутник Билл и она находились абсолютно на одной волне и, казалось, прекрасно понимали друг друга и оказывали друг другу самую теплую поддержку. С другой стороны, отношение Лиззи к произошедшему было строго традиционным и она все больше хлюпала носом и жалела себя, пытаясь таким образом загладить свои ошибки. А еще она очень боялась матери Билла.