Можно было с легкостью приравнять эту историю к одним из тех случаев раздвоения личности, которые в огромных количествах встречались в Сальпетриере[33] еще в то время, когда суггестия и диссоциация были изучены намного меньше, чем сейчас. Можно было с легкостью заключить, что подавленное бессознательное Хью целиком отделилось от осознаваемой части его личности и воплотилось в фантазию об Амброзиусе. Для этого имелись все предпосылки. Хью, будучи уже потрясенным своей личной трагедией, внезапно столкнулся с трагической историей Амброзиуса и поразился тому, насколько похожими были их цели. «Кабы не милость Божья, так шел бы и Хью Пастон»[34], сказал он, возможно, самому себе. Но были ли Хью Пастон и Амброзиус сознательной и бессознательной частями психики одного и того же человека? И если да, то где между ними двумя находилась она? О том, кем она была для Амброзиуса, не нужно было даже догадываться — все было предельно очевидно.
Кем она была для Хью? Мона не питала никаких иллюзий по поводу Мейфейра или моральных принципов его жителей. Она понимала, что если Хью был типичным представителем своего класса, то рассчитывать на брак с ним было бессмысленно. Несколько совместных уик-ендов — наручные часы в подарок — ожерелье — она сомневалась, что дело дойдет хотя бы до совместного проживания в это экономически непростое время, когда девушки, принадлежавшие к его собственному классу, с готовностью отдавались любому по первой же его просьбе.
Мона же, даже будучи совершенно неординарной личностью со своими нестандартными манерами и речью, на которые в последнее время часто жаловался Джелкс, имела предельно конкретные представления о том, что было допустимо, а что никак не вписывалось в рамки приличий. Если бы свободный мужчина, который мог бы сделать ей предложение о замужестве, предложил бы ей что-то кроме этого, то она бы сочла это за грубое оскорбление. С другой стороны, если бы несвободный мужчина, который не мог бы пока на ней жениться, предложил ей жить вместе, она бы сочла, что имеет на это полное право; законы о разводе совершенно не соответствовали положению дел в обществе, так что не велик позор позволить себе самому в наши дни быть законом для себя в подобных вопросах. Однако предложение тайного романа мужчиной, который желал бы сохранить лицо перед обществом, было бы с презрением отвергнуто. Мона уже прошла через тот горький опыт, который неизбежно ждет любую женщину, которая всё отдает за то, что, как она думает, является большой любовью к мужчине, не имеющего ни малейшего намерения рисковать своей репутацией. Она усвоила урок, который должны усвоить все дочери Евы, что страстная любовь — это огонь, который сжигает сам себя, и если он не сменяется спокойной любовью единомышленников, то в конечном итоге от него ничего не остается. Никогда снова она бы не повторила этой ошибки и не отдалась бы любви без остатка до тех пор, пока и мужчина не захотел бы тоже отдать любви всего себя и мужественно взять на себя ответственность за нее, разделив с ней кров. Мимолетные интрижки она считала шагом к полнейшей деградации.
Именно после потрясения от той интрижки Джелкс и нашел ее, и помог ей снова собрать себя по кусочкам. Ее тоже утешали бесчисленными чашками чая и укладывали спать на старой перине Джелкса в комнате для гостей. Собственно, именно Мона и сломала тот навес, когда попыталась убить моль. Мудрость Джелкса в вопросах, касающихся человеческой природы, была для нее бесспорной и она считала его настоящим провидцем в том, что касалось ее собственных сердечных дел — эту репутацию он заслужил только лишь благодаря своему знанию о том, что человеческая природа создана по определенному образцу и будет стремиться к своей изначальной форме. В самом начале ее знакомства с Хью Джелкс отвел ее в сторону для прямого разговора и предупредил, что Хью находился в крайне ненормальном состоянии и не стоило относиться к нему слишком серьезно. Мона и сама повидала достаточно, чтобы знать, как будет вести себя мужчина, переживший эмоциональное потрясение и разочарование, поэтому просто согласилась с ним. Но теперь она не была в этом так уверена. Пассивный, не имеющий целей, мягкий по своей натуре и легко управляемый Хью запросто мог бы стать замазкой в чьих-то руках, вполне довольствуясь платоническими чувствами, но Амброзиус был совсем другим. Он мог хотеть чего угодно, но только не платонических отношений, и обещал быть человеком, не поддающимся никакому контролю, и не важно при этом, был ли он отщепленной частью личности или другим существом.
33
Сальпетриер — старинный госпиталь во Франции, где в 19 веке проводились исследования истерии, результаты которых поспособствовали рождению психоанализа.
34
Перефраз, в оригинале — «Кабы не милость Божия, так шел бы и я». Фраза сказана английским протестантом, мучеником Джоном Брэдфордом (1510-1555) при виде преступника, ведомого на казнь (как объясняет нам интернет).