Крупный горный деятель К. Скальковский писал в своих мемуарах, что через Дорошина он познакомился «довольно близко с его другом Влад. Жемчужниковым, секретарем тогда Российско-Американской компании. Жемчужников был один из сообщества, писавшего под псевдонимом Кузьмы Пруткова. Это был красивый собою и умный оригинал и неудачник. С братьями они славились среди петербургского высшего общества своими школьническими выходками и смелостью. Будучи хорошей фамилии и племянником министра внутренних дел Перовского, он всю жизнь и карьеру испортил связью или женитьбою, не помню, с женщиной, несоответствовавшей его положению. Получив наследство, он положил деньги в чемодан рядом с фейерверком, который вез в деревню. По дороге он курил, фейерверк взорвался и деньги сгорели. Жемчужников получил сильные ожоги и всю жизнь нуждался в средствах, что не помешало ему быть коллекционером, а также спасти от разорения В. Корша, для которого он нашел деньги для продолжения «С.-Петербургских Ведомостей», конторою которых он одно время заве-дывал»10.
Сведения эти основаны больше на слухах, но кое-что подтверждается и другими мемуарами.
При всех своих неурядицах Владимир Жемчужников сохранял веселый нрав и приверженность духу Козьмы Пруткова. Остались воспоминания одной дамы, которую случай свел с ним в поезде из Петербурга в Москву :
«В одном вагоне с нами ехал Вл. М. Жемчужников, а в таком обществе, как Кузьма Прутков и Н. Ив. (историк Костомаров.— Д. Ж.), о скуке не могло быть и помину. Мы проговорили всю ночь до рассвета, к немалому и вполне законному негодованию наших соседей, но железная дорога как будто нарочно создана для развития всяких эгоистических инстинктов...»11
С железными дорогами связана была последняя служба Владимира Михайловича, занимавшего пост директора департамента общих дел министерства путей сообщения, который называют еще просто канцелярией министра.
Это он взял на себя все тяготы по изданию «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова», составил его, от редактировал, снабдил вступительным очерком и примечаниями. Вскоре после выхода этой книги Владимир Михайлович скончался за границей, в Ментоне, 6(18) ноября 1884 года и был похоронен в Ницце.
Ему обязан Козьма Прутков своим возрождением после Крымской войны. Владимир Жемчужников поддерживал тесные связи с редакцией «Современника» и, судя по материалам жандармских наблюдений, нередко бывал у Чернышевского. О его общении с Добролюбовым свидетельствуют напутствие того к «Пуху и перьям» и вообще пристальное внимание революционного демократа к творчеству Козьмы Пруткова, весьма украсившего «Свисток».
В «Свистке» произведения Пруткова звучали весьма радикально и пущены были в демократический обиход, чего никак не могли ожидать некоторые из его друзей. Сама по себе история «Свистка» и страстей, которые он разбудил, чрезвычайно интересна.
В русской литературе побеждали силы реализма, в русской критике брала верх революционно-демократическая критика. За ней стояла вера в победу крестьянской революции. В своей борьбе Чернышевский отдавал предпочтение прежде всего тем писателям, творчество которых способствовало пропаганде революционных идей. Он по-новому осмысливал и классическое наследие.
«Новые люди» критиковали некоторых современных им крупных деятелей литературы за либеральное обличительство, самым радикальным образом истолковывали их произведения, стремились революционизировать литературу. Особенно доставалась адептам «чистого искусства».
Появился сатирический «Свисток», созданный по мысли Добролюбова. Непременным его автором был и Козьма Прутков.
Сатиры «свистунов», как их называли в некоторых либеральных изданиях, вызвали целую бурю.
— А мы еще громче будем свистать; эта руготня только подзадорит нас, как жаворонков в клетке, когда начинают, во время их пения, стучать ножом о тарелку, — говаривал Добролюбов.
Герцен не был в либеральном лагере, однако и он воспринял насмешки над дворянской обличительной литературой как «пустое балагурство». Он резко критиковал руководителей «Современника» и «Свистка» в статье «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!»).
«...Истощая свой смех на обличительную литературу, милые наши паяцы забывают, что на этой скользкой дороге можно досвистаться не только до Булгарина и Греча, но (чего, боже, сохрани!) и до Станислава на шею».
В редакции «Современника» статья Герцена вызвала негодование. Всегда сдержанный Некрасов порывался поехать в Лондон и вызвать Герцена на дуэль. Чернышевский и в самом деле поехал в Лондон объясняться. Но они с Герценом не понравились друг другу. «Кавелин в квадрате — вот и все», — писал Чернышевский Добролюбову. Впоследствии исследователи отмечали несправедливость этого отзыва, да и сам Чернышевский потом называл статью Герцена «удивительным недоразумением», в которое впал «один из знаменитейших и действительно лучших деятелей русской литературы».