Когда Алексей Толстой встретился с ними после войны в Москве, Константин Аксаков бросился ему на шею. Толстой написал Софье Андреевне, что полюбил Аксакова всем сердцем. Хомяков тогда говорил:
— Ваши стихи такие самородные, в них такое отсутствие всякого подражания и такая сила и правда, что, если бы вы не подписали их, мы бы приняли их за старинные народные.
Слова Хомякова, а потом и письма его, согревали Толстого в дни обрушившихся вскоре утрат... Он кое в чем соглашался с Хомяковым. Современный Запад с его буржуазной демократией, по его мнению, не мог быть примером для России. Вместе они видели в историческом Западе— «страну святых чудес». Но Толстой работал уже давно над «Князем Серебряным», и никак не мог примириться с восторженным восхвалением допетровской Руси.
Уже в первых стихах, опубликованных в «Русской беседе», сатира строилась на неприглядной картинке из излюбленной Хомяковым и Аксаковым эпохи:
У приказных ворот собирался народ
Густо;
Говорит в простоте, что в его животе
Пусто!
«Дурачье! — сказал дьяк,— из вас должен быть всяк
В теле;
Еще в Думе вчера мы с трудом осетра
Съели!»
Году в 1849-м, когда начинался и Козьма Прутков, Алексей Толстой написал сатирическую балладу «Богатырь». Ровно через десять лет он вознамерился опубликовать его в «Русской беседе». И намерение это не было случайным.
Именно к 1859 году колоссальный размах приняло движение против питейных откупов. Помещичьи и государственные крестьяне стали на сходках составлять приговоры об отказе от вина, а тех, кто продолжал покупать водку или посещать питейные заведения, сами крестьяне в своих общинах штрафовали и даже секли. Движение началось в белорусско-литовских губерниях и перекинулось на другие края. От бойкота крестьяне, да и кое-где городские жители, перешли к разгрому винных лавок. Добролюбов увидел в этом «способность народа к противодействию незаконным притеснениям и к единодушию в действиях». «Сотни тысяч народа,— писал он тогда же,— в каких-нибудь пять-шесть месяцев, без предварительных возбуждений и прокламаций, в разных концах обширного царства, отказались от водки...»
Армия подавила «питейные беспорядки». Тысячи крестьян были арестованы. А стихотворение Алексея Толстого запретила цензура. Но оно широко распространялось в списках.
По стране на разбитой кляче разъезжает костлявый всадник в дырявой рогоже, со штофом за пазухой. Он потчует всех без разбору; и «ссоры, болезни и голод плетутся за клячей его».
Уходит в город крестьянский сын, «любовью к науке влеком», он трудится, несмотря на голод и холод, и быстро продвигается вперед, желая послужить родному народу. Но вот ему встречается всадник...
«Здорово, товарищ, дай руку!
Никак ты, бедняга, продрог?
Что ж, выпьем за Русь и науку!
Я сам им служу, видит бог!»
От стужи иль от голодухи
Прельстился на водку и ты —
И вот потонули в сивухе
Родные святые мечты!
И у Толстого, и у Жемчужниковых, в их письмах и дневниках, не раз прорывалось возмущение системой откупов, политикой царского правительства, «лукавыми Иудами», не брезговавшими никакими средствами для выколачивания денег из народа. В «Богатыре» Толстой выступал против откупщиков и кабатчиков:
Стучат и расходятся чарки,
Рекою бушует вино,
Уносит деревни и села
И Русь затопляет оно.
«Богатырь» долго не мог увидеть света. Но если с публикацией «Богатыря» Толстому не повезло, то появившееся в газете «День» стихотворение «Государь ты наш батюшка...» вызвало отклики самые разнообразные. Оно дало повод причислить Толстого к славянофилам, считавшим, что начавшаяся при Петре I европеизация сбила Россию с истинного пути. По Толстому, Петр заварил и месил «палкою» кашу, которую потом пришлось расхлебывать потомкам — «детушкам», и она оказалась «крутенька» и «солона».
Петербургская верхушка была недовольна стихотворением, о чем графиня Блудова сообщила Константину Аксакову. И тот ответил ей:
— Песня Толстого прекрасна в художественном отношении и может показаться балаганною только важным генералам, утопившим в своей генеральской важности все живое в себе. Кроме того, есть старинная народная песня той же формы...