Нередко в нигилистах ходила бунтующая молодежь, протест которой против морали «отцов» выражался чаще всего лишь внешне — в грубости речи, в отказе от культа вещей и нарочитой скудости домашней обстановки, в презрении к «хорошему тону», в небрежности в одежде, в стриженых волосах и отказе от кринолинов у женщин, в длинных волосах и бородах у мужчин. У тогдашних мемуаристов часто встречаются описания барышень-нигилисток с «цветом кожи, как у испорченного апельсина, с пачкой нечитаных журналов под мышкой, в синих очках, в черных шлепающих грязных юбках, точно взятых напрокат...» Отвергая меркантильный брак, нигилисты исповедывали «свободную любовь», что не могло не привести к крайностям...
В. И. Ленин различал «революционный нигилизм», «анархизм или интеллигентский нигилизм», а также «оппортунистический нигилизм, который проявляют либо анархисты, либо буржуазные либералы».
К. Маркс отмечал «школьнический нигилизм, который теперь в моде среди русских студентов...»10. Он был знаком с ним по взглядам женевской группы студентов-эмигрантов, в которой, наряду с серьезными последователями Чернышевского и Добролюбова, был и Николай Утин, сын миллионера-откупщика Исаака Утина. Однако, вернувшись из Женевы, Николай Утин пошел по стопам отца, стал дельцом. Другой сын откупщика, Евгений Утин, тоже в молодости славился как заводила среди студентов-нигилистов, а потом превратился в либерального профессора и процветающего адвоката.
К нигилистам относили и Нечаева, который в своем «Катехизисе революционера» провозгласил допустимость террора, обмана, слежки, объявил любые человеческие чувства будто бы ненужными революционеру, а политическую и личную беспринципность — достоинством. Возможно, Алексей Жемчужников, говоря о своей «антипатии», имел в виду именно нечаевщину, о которой особенно много говорилось й писалось в свое время...
В августе 1860 года в английском курортном городке Вентноре на острове Уайте собралось довольно много русских писателей и либеральных общественных деятелей. Среди них были Тургенев, Алексей Толстой, Анненков, Герцен, Огарев, Боткин... Здесь, в беседах о «Современнике» и о причинах разногласий с редакцией журнала, у Тургенева зародился план нового романа.
Хотя Тургенев старался быть беспристрастным к «нигилистам», роман «Отцы и дети» вызвал бурю. Уже не было в «Современнике» Чернышевского и Добролюбова, но заменившие их «семинаристы» в лице Антоновича, шумно бранили Тургенева за «чистую клевету на литературное направление», что окончательно поссорило романиста с Некрасовым. Антонович подхватил упомянутое Тургеневым слово «нигилист» и пустил его в оборот. Салтыков-Щедрин трактовал Базарова как «хвастунишку и болтунишку, да вдобавок еще из проходимцев». Писареву Базаров представился блестящим художественным воплощением лучших стремлений и симпатий молодого поколения.
Алексея Константиновича Толстого еще в те годы причислили к школе «чистой поэзии», к адептам теории «искусства для искусства». Даже в современных анализах его творчества есть большая доля условности. В полемической запальчивости А. К. Толстой давал к этому повод, но всем своим творчеством он опровергает упреки в стремлении отгородиться «от самых животрепещущих вопросов».
В письме к жене в декабре 1872 года Алексей Толстой сообщал, что перечитывает «Отцов и детей».
«Я не могу сказать тебе, с каким неожиданным удовольствием я это читаю.
Какие звери — те, которые обиделись на Базарова!
Они должны были бы поставить свечку Тургеневу за то, что он выставил их в таком прекрасном виде. Если бы я встретился с Базаровым, я уверен, что мы стали бы друзьями, несмотря на то, что мы продолжали бы спорить».
Это письмо многое раскрывает в очень своеобразном и сложном характере Алексея Константиновича Толстого. Да, он был антинигилистом. Но вспомним, когда родилось его стихотворение «Пантелей-целитель», в котором он открыто заявил о своем неприязненном отношении к демократической части русской журналистики.
Они звона не терпят гуслярного,
Подавай им товара базарного!
Все, чего им не взвесить, не смеряти,
Все, кричат они, надо похерити;
Только то, говорят, и действительно,
Что для нашего тела чувствительно;
И приемы у них дубоватые,