Одним росчерком пера автор рецензии как бы выключал автора комедии из числа людей благонамеренных, что вполне понятно, имея в виду высочайшее недоумение. С другой стороны, Козьме Петровичу, считавшему благонамеренность важнейшим качеством чиновника и поэта, было обидно.
И потом, разве мог он подумать, что, следуя примеру многих драматургов, имевших успех у публики и критики, он вызовет огонь не только на себя, но и на те произведения, которые наводняли сцену и вдруг показались пошлыми и бездарными? Разве не изучил он внимательно все приемы, которыми достигали успеха у зрителей авторы водевилей?
Он не пошел по легкому пути, как делали некоторые, не стал перелицовывать какую-нибудь французскую штучку, кое-как переводить ее текст, наделять действующих лиц русскими фамилиями и пускать подобную стряпню на сцену под своим именем. В оригинальных водевилях, правда, герои тоже под пение куплетов, преодолевая чинимые драматургами препятствия, неуклонно продвигались к собственной свадьбе.
Но гений не был бы гением, если бы не совершил переворота в какой-либо области человеческой деятельности. Судите сами...
Обычно имена персонажей пеклись по готовым рецептам. Если купец, то в водевиле он Лобазин; если вертопрах, то Папильоткин; если страстная вдова, то Влюбчина; если лекарь, то Микстура...
А в «Фантазии» все наоборот.
«Застенчивый человек» зовется Беспардонным, Миловидов оказывается «человеком прямым», неприятным в своей грубой откровенности, а Кутило-Завалдайский, «человек приличный», даже представляясь, говорит: «У меня, сударыня, более нравственный капитал! Вы на это не смотрите, что мое такое имя: Кутило-Завалдайский. Иной подумает и бог знает что; а я совсем не то!.. Я человек целомудренный и стыдливый. Меня даже хотели сделать брандмейстером». И оправдывает целиком собственную характеристику.
И во-вторых, автор «Фантазии» решил навсегда покончить с несложной и ясной логикой водевильных диалогов.
И начал это делать с первых нее реплик :
«Разорваки (смотрит на свои часы). Семь часов.
К у т и л о-З а в а л д а й с к и й (тоже смотрит на свои часы)... У меня половина третьего. Такой странный корпус у них ; никак не могу сладить! »
Фемистокл Мильтиадович Разорваки, «человек отчасти лукавый и вероломный», в котором многие усматривают намек на известного тогда банкира Д. Е. Банардаки, предлагает себя в женихи таким образом :
«Разорваки. Нет-с, я не шучу. Серьезно прошу руки Лизаветы Платоновны! Я происхождения восточного, человек южный ; у меня есть страсти!
Чупурлина. Неужто?.. Но какие же у тебя средства?
Разорваки. Сударыня, Аграфена Панкратьевна! Я человек южный, положительный. У меня нет несбыточных мечтаний. Мои средства ближе к действительности... Я полагаю: занять капитал... в 300 тысяч рублей серебром... и сделать одно из двух: или пустить в рост, или... основать мозольную лечебницу... на большой ноге!
Чупурлина. Мозольную лечебницу?
Разорваки. На большой ноге!
Чупурлина. Что ж это? На какие ж это деньги?.. Неш-то на Лизанькино приданое?
Разорваки. Я сказал : занять капитал, в 300 тысяч рублей серебром!
Чупурлина. Да у кого же занять, батюшка?
Разорваки. Подумайте : 300 тысяч рублей серебром! Это миллион на ассигнации!
Чупурлина. Да кто тебе их даст? Ведь это, выходит, ты говоришь пустяки!
Разорваки. Миллион 50 тысяч на ассигнации!»
Но, как это часто бывает, новаторство показалось нелепостью, абсурдом...
В XX веке было время, когда абсурд предлагали считать вершиной драматического искусства. От этого за версту несло разложением.
Химический термин «разложение» ввел в литературоведение Аполлон Григорьев. И едва ли не в тот самый год, когда была поставлена «Фантазия».
Аполлон Александрович жил в то время в Москве и, естественно, на спектакле быть не мог. Но он прочел рецензию Федора Кони и отозвался на «Фантазию» статьей в журнале «Москвитянин» (1851, № 6).
«Со своей стороны,— писал он,— мы видим в фантазии гг. Y и Z злую и меткую, хотя грубую пародию на произведения современной драматургии, которые все основаны на такого же рода нелепостях. Ирония тут явная — в эпитетах, придаваемых действующим лицам, в баснословной нелепости положений. Здесь только доведено до нелепости и представлено в общей картине то, что по частям найдется в каждом из имеющих успех водевилей. Пародия гг. Y и Z не могла иметь успеха потому, что не пришел еще час падения пародируемых ими произведений».