Дружинин исполнил свое обещание немедленно. Только недостаток места мешает нам полностью поместить здесь его глубокие теоретические обобщения, частью выдуманные им самим, а частью «выкраденные из старых критиков», что в общем заложило основы методики, которая развивалась весьма успешно и потребовала в конце концов создания специальных институтов со своими штатными расписаниями и иерархией чинов.
Так незначительный, казалось, повод (басня) привел к последствиям весьма масштабным, что и было предусмотрено в философском наследии Козьмы Пруткова, который сказал: «Щелкни кобылу в нос — она махнет хвостом».
Но, опустив теоретические рассуждения Дружинина, мы «не можем пройти молчанием» (выражение К. П. Пруткова) некоторых оценок, являющих собой торжество эрудиции, легкости в мыслях и пустозвонства.
Так о басне «Кондуктор и Тарантул» он писал:
«Могучая творческая фантазия, замкнувшись в саму себя, опираясь на свою собственную мощь, из простой повседневной жизни воссоздает нечто целое, стройное, оконченное, обильное мыслью, верное действительности. Басня открывается великолепною картиной природы во вкусе Сальватора-Розы или тех испанских живописцев, в которых иногда бывают клочки пейзажей.
В горах Гишпании тяжелый экипаж
С кондуктором отправился в вояж.
Гишпанка, сидя в нем, немедленно заснула,
А муж ее меж тем, увидя тарантула,
Вскричал: «Кондуктор! стой!
Приди скорей! Ах, боже мой!»
На крик кондуктор поспешает И тут же веником скотину выгоняет,
Примолвя: «Денег ты за место не платил!»,
И тотчас же его пятою раздавил...
Видите ли вы перед собою эту каменистую, неровную дорогу — равнину и возвышенности, обожженные полдневным солнцем, дальний, голубой силуэт гор на горизонте, и посреди всей этой сцены, достойной кисти великого художника, старый тяжелый экипаж с массивными колесами, мулами, украшенными ленточками, аррьеросами, с карабином за плечом и зорким взглядом во все стороны...»
И снова опустим рассуждения Дружинина о «типах» и «типичности», после которых он приступает к разбору образов басни — гишпанки, ее мужа и тарантула, забравшегося в экипаж; причем, возгоняя листаж, критик отвечает на каждую строку Пруткова — пятьюдесятью своими.
...Вот уже тарантул пробирается к беспечно спящей гишпанке. И тут критик бросает автору весьма веский упрек.
«Это эффект очень сильный, но который даже по плечу писателям в роде Александра Дюма, Поль-де-Кока и Бальзака. Истинному художнику10 не следовало бы браться за подобные эффекты, но автор басни выкупает свой легкий промах новым типом, превосходящим оба первые. Мы говорим о кондукторе, сухом и чреватом бесполезными поговорками, об этом мещанском типе из породы Жеронтов. Как он прижимист и готов на зло, с каким наслаждением умерщвляет он бедного тарантула и еще прибавляет к злому делу иронию, от которой холод прохватывает читателя и волоса его начинают медленно подниматься кверху! «Денег за место не платил», говорит кондуктор и убивает тарантула, сперва выгнав его веником и натешившись муками своей жертвы... Вот могучее создание фантазии. Чтоб приискать ему равное, придется обратиться к Шекспиру...»
Недавно мы прочитали интересное исследование о тенденции изготовления гениев срочно и в массовом порядке. Предположим, вам для каких-то нужд необходим авторитетный ученый механик. Для этого берется любой достаточно расторопный и образованный товарищ, опубликовавший ряд трудов по механике. Местечкин, скажем. Вы пишете о нем статью, в которой должны встречаться обороты, подобные такому: «Как утверждают Архимед, Ньютон, Чебышев и Местечкин...» Повторите этот прием в другой статье, третьей... Сочините книгу с многочисленными ссылками на Местечки-на, составьте сборник воспоминаний о нем (не важно, если он еще жив), упоминайте его имя в телепередачах и эстрадных представлениях, назовите, наконец, его именем теплоход. На все это у вас уйдет года три. Зато теперь вы смело можете укрываться в сени авторитета созданного вами гения. Публика возражать не будет, она привыкла.
Теперь мы видим, что эта тенденция не нова. Ее знал и А. В. Дружинин, сопрягавший еще незримого К. П. Пруткова с могучими именами.
Кстати, позднейшие историки литературы (П. Н. Берков) пытались бросить тень на А. В. Дружинина, намекнув на то обстоятельство, что последний был дружен с Александром Жемчужниковым и что статья писалась не как следствие преклонения перед талантом К. П. Пруткова.
10
Прим. А. В. Дружинина: «Всякому известно, что художников теперь около тринадцати во всем мире. Один во Франции — Ж. Санд, два в Англии — Диккенс и Теккерей, и десять или одиннадцать в России.; Не менее того известно, что Бальзак писатель пустой,— у него слишком много мысли».