Вернемся к пародии. Лучше других понял ее значение Николай Остолопов. В своем «Словаре древней и новой поэзии», вышедшем еще в 1821 году, он напомнил, что это греческое слово слагается из para — против, ode — песнь, и по-
яснил, что пародия «выставляет на позор подверженное осмеянию; иногда выказывает ложные красоты какого-либо сочинения; а иногда служит одному только увеселению читателя, ибо случается, что пародируемое сочинение не имеет таких недостатков, кои бы заслуживали малейшее порицание».
А как же быть в последнем случае? Сочинения Пруткова недостатков не имели, как не имело их большинство избранных им примеров для подражания. Но у каждого большого поэта был свой слог, излюбленные им слова, свой взгляд на вещи. Это нравилось читателю. Это подметил Прутков, «совместивший» в себе многих поэтов. Но у Пруткова было и еще одно качество, которым он отличался от всех прочих. Уменье довести все до абсурда, а потом одним махом поставить все на свои места, призвав на помощь житейский здравый смысл.
Здравый смысл — это главное, чем привлекает к себе читателей Козьма Прутков. Некоторые считают, что он часто ломится в открытые двери, но истина, даже известная всем, нисколько не проигрывает от частого ее повторения...
Возьмем для примера «Осаду Памбы» Козьмы Пруткова. Чем навеяно это стихотворение?
Известно, что на рубеже XVIII и XIX веков Иоганн Готфрид Гердер перевел на немецкий и обработал старинные народные эпические песни испанцев. Его «Романсы о Сиде» имели громадный успех. Ими вдохновлялись поэты во многих странах, а в России им писали подражания Карамзин, Жуковский, Пушкин, Катенин... Всем известно увлечение испанской поэзией и Козьмы Пруткова.
Некоторые современные литературоведы находят в «Осаде Памбы» реминисценции из «Романсов о Сиде» в переводе П. А. Катенина (Бухштаб), другие считают, что он «высмеивает» переводы В. А. Жуковского (Сукиасова, Берков), а нам кажется, что Прутков был знаком и с немецкими, и с русскими переводами. Пропустив их через неповторимое прутковское «я», он создал нечто особенное, всеобъемлющее, о чем говорит и подзаголовок стихотворения «Романсеро, с испанского», в котором воплощена идея отобразить дух романса ! вообще (романсеро — собрание романсов).
Федор Михайлович Достоевский считал «Осаду Памбы» совершенно оригинальным подражанием. Он по памяти воспроизвел его в «Селе Степанчикове и его обитателях», что сделаем и мы:
Девять лет дон Педро Гомец,
По прозванью Лев Кястильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь.
И все войско дона Педра Девять тысяч кастильянцев,
Все, по данному обету,
Не касаются мясного,
Ниже хлеба не снедают,
Пьют одно лишь молоко.
Всякий день они слабеют,
Силы тратя попустому.
Всякий день дон Педро Гомец О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый.
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра Налицо едва осталось Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гомец И сказал им: «Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим Без стыда и без боязни.
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело Перед совестью и честью, .
Не нарушили ни разу Нами данного обета:
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока!»
Ободренные сей речью,
Девятнадцать кастильянцев,
Все, качаяся на седлах,
В голос слабо закричали:
«Sancto Jago Compostello!
Честь и слава дону Педру!
Честь и слава Льву Кастильи!»
А каплан его Диего
Так сказал себе сквозь зубы:
«Если б я был полководцем,
Я б обет дал есть лишь мясо,
Запивая сантуринским!»
И, услышав то, дон Педро
Произнес со громким смехом:
«Подарить ему барана —
Он изрядно подшутил!»
После этих строк Федор Михайлович Достоевский отдает должное и автору их в таком диалоге :
«Я обратился к Настеньке и спросил ее: чьи стихи?
— Да, да! чьи стихи? — всполошился дядя.— Должно быть, умный поэт написал?..
— Это господин Кузьма Прутков написал, папочка, в «Современнике» напечатано,— выскочила Сашенька.
— Кузьма Прутков! не знаю,— проговорил дядя.— Вот Пушкина так знаю!.. Впрочем, видно, что поэт с достоинствами,— не правда ль, Сергей? И, сверх того, благороднейших свойств человек — это ясно как два пальца! Даже, может быть, из офицеров... Хвалю! »
Позже, но еще при жизни Козьмы Пруткова (в 1861 году), Достоевский в одной из статей, удивляясь многочисленности и разнообразию «литературных партий» в России, заметил : «Даже сам великолепный Кузьма Прутков, в строгом смысле, может тоже считаться представителем цельной и своеобразной партии».