Церемониал погребения был очень красочным. Чем-то он смутно напоминал церемониал погребения императора Николая I... Открывали шествие горнисты, которые играли отчетисто и чисто. Вели следом клячу, на которой ездил виновник плача. Шли полковые чины, разговорами увлечены. Шли гуси, индейки и утки, помещенные, как и в «Пахомы-че», более для шутки. Следом шли, устроцв галдеж, Буренин, Суворин и Корш...
Причина смерти поручика Пруткова была нами установлена из речи командира полка, сказанной им при погребении:
Бескорыстием был равен Аристиду —
Но его сразила простуда.
Он был красою человечества,
Помянем же добром его качества...
Заплатить придется очень мало,
Не более пяти рублей с рыла...
Во время поминок произошел инцидент. Полковой священник отец Герасим раскритиковал рифмы вышестоящего своего начальника, за что полковник распорядился посадить его под арест. Чем все кончилось, известно со слов полкового адъютанта :
«Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснил, что полковник два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцовали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедываться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, а для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания».
* * *
Об Андронике Пруткове у нас сведений нет совсем. Он проявил себя как драматург одной драмы, но в трех действиях. Называется она «Любовь и Силин». Еще при жизни отца, а именно в 1861 году, Андроник напечатал ее в журнале «Развлечение». Большими достоинствами она не отличается, но кое-что от прутковского духа в ней есть.
Коротко ее содержание сводится к следующему. Предводитель дворянства Силин ест лапшу и учит французский, а его наперсница и крепостная девка Любовь отгоняет от него мух. Появляются путешественники Дон-Мерзавец и гишпанка Ослабелла. Дон-Мерзавец тоже гишпанец, и в доказательство того, перекусив немного, он закуривает сигару. Силин сразу же влюбляется в Ослабеллу, а генеральша Кислозвездова, немая, но сладострастная вдова, преследует Мерзавца. Исцелить ее от немоты может только любовь, и тогда откроется, кому принадлежит Финик. Дворяне выбирают предводителем Мерзавца, женившегося на генеральше. Гимназист Финик оказывается «обломком рода древнего дворян». Все в ажитации. Из оврага доносится громовой голос: «На колени! » Все падают на колени и замирают.
Драма полна намеков, смысл которых в настоящее время утрачен, да и в то время их понимали только друзья семейства Прутковых.
«Нет на свете государства свободнее нашего, которое, наслаждаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти» — так сказало одно из действующих лиц «Торжества добродетели».
Эта «драма в четырех действиях из французской современной жизни, соч. Антона и Агапия Прутковых» увидела свет лишь в 1959 году на страницах 67-го тома «Литературного наследства». А до тех пор она прозябала в корректурных листах журнала «Современник» из-за ее полной неприемлемости для царского режима.
Во вступлении к драме, подписанном всеми чадами Козьмы Петровича и скрепленном его племянниками, секретарями семейного совета Воскобойниковым и Шерстобитовым, содержалось много точных и не совсем точных сведений о потомстве и творчестве гениального писателя.
В частности, там говорилось :
«Один из нас, соименник Кузьмы Петровича, Кузьма Кузьмич Прутков, пока еще остается неизвестным публике; но мы предупреждаем, что в нем воскреснет талант нашего знаменитого родителя».
Не воскрес!
Правда, впоследствии появлялось немало произведений, подписанных Прутковым-младшим и даже самим Козьмой Прутковым, но подлинность их всякий раз с негодованием отвергалась друзьями семьи покойного.
В драме «Торжество добродетели» действуют уже не просто лица, а сановники (французские, разумеется). Один из них, де Лагероньер, и впрямь существовал во Франции. Был он виконт, но республиканец, а когда к власти пришел Наполеон III, мгновенно стал монархистом... В России же все было наоборот — некто П. В. Валуев был директором департамента у министра-консерватора М. Н. Муравьева и писал проекты, направленные против отмены крепостного права, но, став в 1861 году министром внутренних дел, он показал себя самым оглушительным либералом и едва ли не революционером, на словах. Друзья семейства Прутковых утверждали, что именно его имели в виду Антон и Агапий, создавая образ журналиста и сановника де Лагероньера...