Брюллов сказал, что сам он, рисуя с детства, помнит лишь пять-шесть случаев, когда работа его удовлетворила. Художник взял карандаш и тут же в рисунках объяснил сравнительную анатомию человека и животного.
— Вот и Клодт,— сказал он,— не учился анатомии человека, но, изучив хорошо лошадь, он легко понял и фигуру человека, и сделал ее прекрасно, не думая, что ему придется делать голую человеческую фигуру. Надо знать все —и военные науки пригодятся. Кончайте ваше учение.
Брюллов рассказывал, каким он представляет себе идеального художника, хулил себя и кончил вопросом :
— Что ж, хотите быть художником?
Лев задумался и потом ответил:
— Хочу...
Брюллов протянул ему руку и говорил так хорошо, чт< когда братья вышли от него, Алексей воскликнул:
— Если бы я не знал, что это живописец, я бы сказал что слушал величайшего поэта!..
Алексей жил в большой квартире на Среднем проспект! Васильевского острова, которую сенатор Жемчужников chhj для него и другого своего сына Николая, окончившего вое точный факультет университета и служившего в таможне По выпуске из Пажеского корпуса к ним присоединило! Лев Жемчужников.
Там же квартировал и Виктор Арцимович, оставшийся в отличие от своего друга Алексея Жемчужникова, служит! в Сенате. Он был очень усерден и делал карьеру. Стол, этажерка, пол в его комнате были завалены бумагами. До позд ней ночи он корпел над делами, нередко засыпая от усталости, и тогда друзья прокрадывались в его комнату и тушили свечи. Он просыпался и, выбранив Жемчужниковых «школярами», снова садился за работу.
Лев вспоминал:
«Брат Алексей, в свободное от службы время, занимался литературным трудом и много говорил со мной об искусстве во время наших прогулок по отдаленным линиям острова, Братья Александр и Владимир были тогда студентами и жили с отцом. Собирались мы почти ежедневно; и тогда бывали горячие молодые разговоры, и веселье — без попоек...*
Так же исправно посещал квартиру на Васильевском острове Алексей Толстой, надворный советник и камер-юнкер, а затем и церемониймейстер двора его величества. Но служба его тяготила, как и Алексея Жемчужникова, и он проводил большую часть времени за границей и на охоте.
Толстой уже попробовал себя в литературе, его повесть «Упырь», напечатанная под псевдонимом «Краснорогский», была замечена Белинским, который писал, что она «носит в себе все признаки еще слишком молодого, но тем не менее замечательного дарования, которое нечто обещает в будущем».
Толстой продолжал писать, но опубликовал только два прозаических отрывка, а стихи печатать не решался. В нем все больше крепло отвращение к тому, что он позже назовет надеждами властной матери, ее брата-министра Льва Алексеевича Перовского и других могущественных родственников.
Стихи свои он читал у Жемчужниковых, где вообще посвящали много времени поэзии, увлекались чтением Пушкина, Гомера в переводах Гнедича. Декламировали стихи Бенедиктова и Щербины...
Дурачась, молодые люди сочиняли шутливые подражания известным поэтам. По образцу часто печатавшихся в газетах изречений великих людей, придумывали свои и произносили их с напыщенным видом. Наиболее удачные банальности запоминались...
Вот так собрался кружок, которому предстояло создать Козьму Пруткова. Об озорных проделках этого кружка много говорили тогда в Петербурге, а позже писали в мемуарах.
К сожалению, анекдоты о них чаще всего записывались авторами мемуаров понаслышке, и определить время и действующих лиц большинства похождений невозможно. Конкретного упоминания удостоился лишь «комик» Александр Жемчужников, о котором уже была речь в «Кратком очерке жизни и творчества К. П. Пруткова».
Из рассказа, например, П. К. Мартьянова, в его «Делах и людях века», еще можно уловить, что действие происходило до 1848 года.
В морском кадетском корпусе воспитанников не отпускали домой без провожатых. Это была чистая формалистика, и родители великовозрастных гардемаринов посылали за своими чадами десятилетних крепостных девчонок. Так правофлангового детину Полубояринова, которого сам император Николай I, хлопая по плечу, похваливал: «Молодец!
Перерос меня!», забирал из корпуса крохотный мальчишка-казачок. Братьев Волховских каждую субботу брали их подружки и везли на специально нанятую квартирку, где собирались и другие кадеты, пировали в складчину, а потом ехали в какое-нибудь танцевальное заведение. Там они встречались с лицеистами, пажами, правоведами, веселились, как могли, и однажды подрались с юнкерами дворянского полка.