Перовский и Даль очень веселились, когда показывали Пушкину письмо Бутурлина. Впоследствии биографы поэта считали даже, что так вот и родился сюжет «Ревизора», подаренный Гоголю.
В тридцатые годы Перовский развил на границе Оренбургского края бурную деятельность. С шеститысячным отрядом он предпринял поход на Хиву, но из-за сильных морозов и падежа верблюдов его постигла неудача.
Василий Алексеевич тяжело переживал гибель солдат своего отряда. Разболелись старые раны, пришлось уехать из Оренбурга. В столице плотно окружавшие царя бенкендорфы, нессельроде, клейнмихели делали все, чтобы не дать ему возможности оправдаться в своих действиях. Прождав два месяца аудиенции, он решился на отчаянный поступок. На смотру он вышел из строя и скрестил руки на груди. Император нахмурился, но, услышав, что это Перовский, подошел и обнял его.
Перовский добился того, что все оставшиеся в живых участники неудачного похода были награждены. Но совершить новый поход ему не дали. Он долго болел. Когда он совсем слег, его навестил Николай I.
— Что я могу для тебя сделать? — спросил император.
— Мне хотелось бы, ваше величество, чтобы меня хоронили уральские казаки, — ответил Василий Алексеевич.
Когда на границе понадобились решительные действия, Перовского снова назначили в Оренбургский край и дали ему огромные полномочия.
Административным центром края была Уфа, но Перовский предпочитал быть ближе к войскам, в Оренбурге. Небольшую крепость окружали земляные валы и ров.
К. Брюллов. Портрет Василия Алексеевича Перовского.
На валах стояли часовые и по ночам протяжно кричали: «Слу-уша-ай!», отчего их называли царскими петухами.
Всего двенадцать тысяч жителей, считая и войска, было в городке, который властвовал над краем бесконечно большим. А в самом Оренбурге властвовал генерал Обручев, любитель распекать подчиненных и экономить казенные деньги. Он сберег миллион рублей, отослал их в Петербург, но никакой награды за это не получил. Зато к 1851 году Оренбург так и остался кучкой скверных и ветхих зданий.
Но вот захолустье разбужено. Назначенный оренбургским и самарским генерал-губернатором, Перовский привез с собой огромный штат чиновников особых поручений и адъютантов, завел множество новых учреждений и зажил так пышно, что льстецы стали сравнивать его с Людовиком XIV.
Подвластные ему области простирались от Волги и до отрогов Урала. Он имел возможность тратить деньги, собираемые с нынешних Башкирии и Казахстана. На него возлагались дипломатические отношения с Хивой и Бухарой, на одни приемы казна отпускала ему полмиллиона рублей в год.
Уж он-то ничего не экономил. Престиж, прежде всего престиж. Балы, празднества и пиршества сменяли друг друга. Перед балами молодым дамам его свиты дарились платья, которые привозил из Парижа специально командированный туда фельдегерь. В свите Перовского были титулованные гвардейские офицеры, литераторы, художники. Он переманивал к себе способных и деловитых чиновников. Для молодежи повар-француз губернатора ежедневно готовил обед на тридцать персон с шампанским лучшей марки. Перовский непременно появлялся на несколько минут в столовой, справлялся, довольны ли гости поваром, шутил с гостями, среди которых был и потомок казахских ханов, ротмистр лейб-гвардии гусарского полка, князь Ибрагим Чингиз.
При Перовском в казахской степи было построено много укреплений, положивших начало нынешним городам, исследовано Аральское море, взята штурмом кокандская крепость Ак-Мечеть, переименованная потом в форт Перовский, заключен договор с Хивой, подрывавший основы этого тиранического рабовладельческого государства. Действия Перовского предопределили присоединение к России огромных среднеазиатских территорий.
Молодые люди, среди которых были художник Грановский, географ Небольсин и другие таланты, не только трудились. Они и веселились. «Но душою общества, — вспоминал их современник, — был родной племянник Перовского — Александр Михайлович Жемчужников. Ни одно празднество и ни одна холостая пирушка не обходились без него и без сосланного в Оренбург князя Трубецкого... А. М. Жемчужников отличался остроумием, редкою находчивостью и неистощимою веселостью. Игрою личных мускулов он изменял совершенно черты своего лица и изображал с поразительным сходством всех своих университетских профессоров. Мало того, разговаривая с вами, он моментально усваивал ваш облик, манеру, движения, звук голоса, так что вы могли видеть перед собой своего двойника. При этом он был еще поэт-юморист, и в обществе его нельзя было соскучиться.