Он числился в пограничной комиссии по управлению Оренбургскими киргизами, но не особенно ревностно занимался письмоводством.
Однажды дядя его, В. А. Перовский, призвал его к себе и сделал ему строгий выговор за небрежное отношение к службе. А. М. Жемчужников выслушал терпеливо дядюшкин реприманд, но когда В. А. Перовский заговорил с ним уже в более примиренном тоне, то он в виде извинения сказал:
— Сжальтесь же надо мною, mon oncle! Как же я буду заниматься, когда у нас в пограничной комиссии нет перьев?
— Как нет перьев? — удивился В. А. Перовский.
— Так точно: госпожа Гроховская надела их все себе на голову.
А как раз накануне был бал у В. А. Перовского, и почтенная старушка, вдова полковника, Гроховская, имела на голове презатейливый убор, состоявший весь из разноцветных перьев, бывших в то время в моде. Услыхав такое оправдание своего повесы племянника, В. А. Перовский расхохотался, и долго раздавался его смех, а виновник этой веселости, А. М. Жемчужников, продолжал стоять перед дядюшкой с самым серьезным лицом, как будто изрек неопровержимую истину»13.
Природа одного из друзей Козьмы Пруткова брала свое и вне Петербурга. Правила игры требовали сохранения серьезной мины при самых веселых проделках. Хорошо еще, что у дядюшки Василия Алексеевича тоже было чувство юмора.
Однажды он послал Александра по какому-то случаю в степь, к кочевникам. Вернувшись, молодой чиновник так красочно рассказывал о быте и обычаях степняков, что Перовский поручил ему написать доклад о поездке, собираясь приложить его к своему очередному донесению в Петербург.
— И напишите, пожалуйста, поцветистее, — добавил генерал.
Лучше бы он этого не говорил.
Александр велел писарю переписать набело свой доклад так, чтобы каждая буква была выведена разными по цвету чернилами. Да еще всюду нарисовать цветные виньетки.
Выбрав день, когда у генерал-губернатора был большой прием, Жемчужников подал свое произведение.
Перовский раскрыл тетрадь и остолбенел. У него рябило в глазах, он не мог прочесть ни строчки.
Жемчужников стоял рядом, невозмутимый и почтительный.
— Что это такое? — спросил Перовский.
— Доклад, который ваше высокопревосходительство поручили мне составить.
— А что это за радуга?
— Ваше высокопревосходительство изволили приказать написать поцветистее... Я так и сделал14.
Перовский очень гордился тем, что по своей должности является и атаманом оренбургского казачьего войска, насчитывавшего двенадцать полков. Один из полков располагался в станице, примыкавшей к городу. Казаки жили привольно, торговали на Меновом дворе, громадном рынке, раскинувшемся за рекой Уралом.
Кого только не видел этот рынок! Караваны верблюдов и лошадей стекались сюда из Бухары, Хивы, Коканда, Ташкента, Акмолинска...
Крики, ржанье, топот... На десятках языков люди торговались, спорили, приходили к согласию. Большинство было неграмотно, не умело считать деньги и признавало только меновую торговлю.
Где-то здесь Александр Жемчужников и нашел Ахмета. Тот был даже, говорят, из знатных башкир. Только ростом не вышел. Один аршин и пять вершков по старым мерам. И притом у него была большая, не по росту, голова.
Александр взял карлика к себе. Ахмет был веселый человек, но любил выпить. Иногда он в пьяном виде безобразничал.
Современники утверждают, что жилось Ахмету у Жемчужникова привольно, «как сыр в масле катался»15. Александр не отпускал его ни на шаг, возил с собой в гости, рекомендуя своим ординарцем.
Ахмету шутовская роль, видимо, нравилась. Он охотно наряжался в живописные костюмы, а чаще в башкирский, обшитый галуном казакин, при больших эполетах, сделанных из фольги.
В таком наряде Александр брал карлика с собой даже в театр и садился с ним непременно в первом ряду кресел. Ахмет вел себя очень важно.
Уже привыкшие к проделкам Жемчужникова, знакомые оренбуржцы иногда спрашивали, за какие заслуги повысили ординарца.
— Ахметка уже несколько дней не напивался пьян: вот я его за отличие и произвел в майоры.
До самого 1856 года, когда Перовский уехал, а новый губернатор проделок Жемчужникова терпеть не стал, Александр с Ахметом не расставались.
Они жили на главной улице Оренбурга, которая тогда называлась Большой. Квартира их была на третьем этаже, а под ними, весь бельэтаж занимал известный богач и чудак Александр Петрович Загряжский.
Как-то на рождество Александр устроил у себя елку и собрал на нее молодежь из свиты Перовского, да еще двух своих друзей — разжалованных в рядовые Оренбургских линейных батальонов поэта Плещеева и князя Трубецкого.