Но люди на площади не хотят переговоров, они грозят, что возьмут башни штурмом и утопят шефа в его собственной воде.
Букя, кажется, находит все это забавным, бургомистр вызвал полицию, сообщает он. Полицейские с водометами и легкими бронированными машинами широким кольцом окружили дом шефа. Водяные цистерны не нуждаются в охране, они надежно защищены проволокой, по которой пущен ток высокого напряжения.
На меня и Букя полиция не обращает внимания, и мы беспрепятственно подходим к вилле шефа. Она огорожена стеной выше человеческого роста. Виллу окружает необычайной красоты сад, огромный, как парк. «Мне кажется, он похож на Никитский сад в Ялте», — говорю я.
«Ты прав, — отвечает Букя. — Таким он был во времена, когда Толстой…» Он обрывает себя на полуслове; я останавливаюсь и пристально смотрю на него: откуда он знает, как выглядело что-то во времена Толстого? Он улыбается и говорит: шеф вон там.
Шеф — человек моего возраста, у него густые седеющие волосы, он ведет за руку маленькую девочку, которая держит в руках корзинку. Такие корзиночки носят в католических странах дети, разбрасывающие цветы во время праздника Тела Господня. Только вместо цветов у девочки в корзинке белый хлеб.
«Добрый день! — говорю я. — Я хотел бы с вами познакомиться, и как можно ближе».
«Убирайтесь!» — говорит он.
«Для вашей же пользы», — говорю я.
«Сколько процентов?» — спрашивает он.
«Девять», — отвечаю я наугад, я родился девятого числа.
«Лиана, дитя мое, — говорит шеф девочке. — Поди пока поиграй. Мы покормим твоих уточек попозже».
Девочка в коротеньком белом платьице в голубой горошек делает мне книксен и послушно уходит, кажется, немного огорченная.
«Она немного огорчена, — объясняет шеф. — В этот день мы всегда вместе кормим ее китайских уток. Вторник, знаете ли, у меня детский день. Я довольно поздно женился. Она у меня самая старшая».
Дружелюбно, но лениво разговаривая, он ведет меня на приятно затененную высокими деревьями террасу, расположенную на задней стороне дома. Он предлагает мне кресло, отсюда хорошо виден парк, полого поднимающийся вверх. Это настоящее буйство пышной сочной зелени — невозможно себе представить, что находишься в желто-сером городе, покрытом пылью, как коростой.
«В городе восстание», — говорю я.
Появляется слуга с сервировочным столиком.
«Виски или фруктовый сок? — спрашивает шеф, и, когда я выбираю виски с соком, он добавляет: — Я, с вашего разрешения, только сок, в это время дня я не употребляю алкоголя».
«Восстание, — повторяет он, — я надеюсь, бургомистр знает, что ему делать. Вы из прессы?»
«Это я из прессы», — вмешивается Букя и точно воспроизводит характерную для журналиста мину, в ней нагловатое всезнайство и знающая пределы пронырливость. Шеф подзывает слугу: «Выведите этого человека вон».
Букя, не сопротивляясь, дает себя вывести, это меня удивляет.
«В детский день я не хочу видеть газетчиков, — объясняет шеф, — и не хочу слышать о делах. — Надеюсь, вас привели ко мне не дела?»
«Вы в четыре раза повысили цену на воду», — говорю я с нажимом.
«Несколько недель не было дождя, и все метеорологи предсказывают, что лето будет очень засушливым, — отвечает шеф, — спрос на воду стремительно возрастет».
«Я понимаю. Вы хотите приучить людей бережно обращаться с водой?»
Он смеется: «Это их забота. Я хочу, чтобы они платили мне четыре талла».
Он откидывается назад и отпивает глоток фруктового сока рубинового цвета. В моем бокале жидкость изумрудно-зеленого цвета и чудесного вкуса.
«Если вы опасаетесь нехватки воды, зачем вы так ее расходуете в вашем саду», — спрашиваю я.
«Я опасаюсь нехватки воды? — В его голосе удивление. — Мои источники абсолютно надежны».
«И приток воды постоянен?»
«По меньшей мере!»
Вновь появляется Букя, его никто не прогоняет. Он стоит у меня за спиной. «Не делай такого глупого лица, — шепчет он мне, — шеф не выносит глупости». «Но зачем же вы тогда повышаете цену?», — спрашиваю я и пытаюсь сделать лицо, как у математика, который объясняет ученику младших классов, что такое нуль и бесконечность. Маленькая девочка Лиана выходит из дома и тихонько подходит к нам. Шеф вздыхает, его вздох относится не к дочке, а ко мне.
«Может быть, вы интересуетесь утками?» — спрашивает он.
Меня интересует он, даже когда кормит уток. Девочка берет нас за руки, и мы идем. Букя усаживается на стол и играет на своем саксофоне мелодию из Седьмой симфонии Бетховена: он пародирует общий настрой, педалирует не те места, что надо, вставляет даже мелодии детских песенок.
Шеф возвращается к моему вопросу.