Для пояснения своего теоретического обобщения Якуб Кушк рассказал историю про девушку, которая в темноте, не разглядев, спросила дорогу не у того, у кого надо было, и, сбившись с правильного пути, так упала, что не только сзади выпачкала юбку травой, но потом юбка стала топорщиться у нее и спереди. Поэтому, пояснил Кушк, если девушка, которая спрашивает в темноте дорогу, не видит того, к кому обращается, пусть она его хотя бы ощупает. Ведь борода служит маской не одному лишь деду-морозу.
Все это, конечно, чистая правда, хоть и грош цена всякой правде, застывшей на пьедестале, как памятник.
Но в данном случае Якубу Кушку пригодились его наблюдения: погрузившись в философское созерцание стройных ног и других прелестей стюардессы в мини-юбке и в синей шапочке, которая то наклонялась, то распрямлялась, обслуживая пассажиров, он вдруг обратил внимание на заросшую волосами физиономию одного пассажира. «Не нравится мне этот тип, — сказал Кушк Крабату, — он неприятен мне, как электронная какифония».
«Какофония», — поправил Крабат, и его глаза, не затуманенные философским созерцанием девушки в мини-юбке, остановившись на бородаче, мигом стерли с лица бороду, и Крабат узнал его: обвисшие щеки, унылый нос — это он стоял тогда за спинкой кресла старика епископа.
Он понял, что игры кончились, и, хотя уже тысячи раз умирал, каждая смерть была смертью, и каждая мука — мукой. Вот и сейчас у него от страха по всему телу поползли мурашки, лоб покрылся испариной, он мог вытереть пот со лба, но не мог преодолеть страха, и глупой показалась ему его безрассудная смелость. Он схватил посох, но это была всего лишь обыкновенная палка, украшенная резьбой, сентиментальная память Яна Сербина о деде Петере Сербине, политая потом и отполированная тысячами миль жизненного пути, где каждая миля оставляла зарубки; пальцы Крабата нащупали их, и внезапно он ощутил аромат, который источала кожа Смялы.
Она наклонилась к нему, он коснулся ее груди и почувствовал, что ее кожа впитала запах невысокой, с красными цветочками травы, которая росла под яблоней. Он поцеловал Смялу и погрузился в этот аромат.
«Как называется травка?», — прошептал он.
Она не знала, про какую травку говорит Крабат, и понюхала красный цветущий ковер под яблоней, а потом грудь и плечи Крабата. «К тебе не пристает запах», — удивилась она. «Зато к тебе пристает», — сказал он, обнимая Смялу.
«Она зовется тимьян, — решительно заявила Смяла. — Я брошу ее в воду, когда буду купаться».
«Ты знаешь все названия вещей, — сказал Крабат. — А знаешь ты, в чем их суть?»
С тех пор как она захотела, чтобы он привел ее туда, где они будут счастливы, и Крабат не долго думая пообещал ей найти Страну Счастья, он стал размышлять над тем, что такое счастье.
«Эта травка очень полезна для нас, женщин, — сказала Смяла, — кроме того, она приятно пахнет». Она встала и сорвала яблоко. Крабат наблюдал, как она, широко раскрыв белозубый рот, жадно вгрызлась в яблоко. Как людоедка, подумал он и в ту же минуту почувствовал с чисто мужским и в то же время детским удовлетворением ее укус на своем плече: ей все равно — я или яблоко, кажется, она не делает между нами разницы. «Хочешь?» — спросила она и протянула ему половинку яблока. Он кивнул, и она, улыбаясь, бросила в него яблоком. «Коварная», — сказал он и надулся от гордости, что ему пришло в голову такое: даже Смяле до сих пор не удавалось придумать более изысканного слова.
Смяла посмотрела на солнце. «Кажется, все происходит почти синхронно, — сказала она, — Адам и Ева наверху, а мы здесь, внизу. Разница только в том, что мы уже до этого… — Она сорвала еще яблоко. — Подумай только, — возмутилась она, — в нем уже червяк!»
«Что мы уже до этого?» — спросил Крабат.
«Ты набросился на меня, как людоед, — сказала она. — Удивляюсь, как я цела осталась. — Ее глаза блестели. — Ты всю меня искусал».
«Покажи», — сказал он, оживляясь, и его кадык задвигался. Она сделала вид, что не слышит, сорвала еще несколько яблок и подсела к нему. «Я ужасно голодна, — сказала она, — я могла бы съесть пол-яблони». Он смотрел на нее и думал: если блаженное ощущение, которое разлито у меня сейчас по всему телу, и есть счастье, то нам не нужно его искать. Думать так было очень приятно. «Мы будем всегда любить друг друга, есть яблоки и снова любить, и снова есть яблоки — это прекрасно, — сказал он. — Я чувствую себя превосходно».