Возле тещиного двора Арсений трижды просигналил и не успел выйти из машины, чтоб открыть ворота, как где-то там, за высоким забором, послышался радостный Алешин голосок:
— Папка! Папка приехал!
Малыш выбежал из калитки и, размахивая ручонками, побежал к Арсению. За ним катился черный как уголь щенок. Арсений присел, расставив руки, и Алеша влетел в отцовы объятия, обхватил его шею, прижимаясь нежной щечкой к колючей отцовой щеке, продолжая восклицать, захлебываясь от радости:
— Папка! Папка приехал!
Щенок бегал вокруг них и азартно лаял. Арсений почувствовал, как пустота, поселившаяся в его душе, заполнялась слезами, они горячим комом подкатили к горлу. Не в силах вымолвить слово, он лишь гладил рукой шелковистые Алешины волосы, которых давно уже не касались ножницы, и думал: «Зарос как цыганенок». В калитке появилась теща Елена Львовна, поправляя большие очки, печально улыбнулась.
— А что ты мне привез? — заглядывая в глаза Арсения, спросил Алеша.
— Конфеток.
— А велосипед?
— Уже подобрал в магазине! Вот поедем в Киев, пойдем вместе и купим!
— Ура! — захлопал в ладоши Алешка. — Я еду в Киев! Бабуся, слышишь?
— Да слышала, — вздохнула Елена Львовна. — А где же Вита?
— В командировке, — поспешно ответил Арсений, боясь, что теща начнет интересоваться, куда Вита поехала. Спросил: — Как тут Алеша себя вел?
— Как вы уехали, так все бегал за ворота высматривать вас… — ответила Елена Львовна, поправляя очки мизинцем. — А от гудка машины и ночью просыпался…
— Надо его подстричь, — перебил Арсений, которому больно было слышать то, что говорила теща.
— Да я Вите несколько раз говорила, — заметила Елена Львовна с явным упреком. — Ей все некогда. У нее на все хватает времени, только не на то, чтоб присмотреть за ребенком.
Арсений был согласен с ней, но молчал: в том, что Алеша жил не в Киеве, а в Яворине, не с родителями, а с бабушкой, была и его вина. И он не стал осуждать Виту в беседе с ее матерью. Они поссорятся и помирятся, а если он скажет что-нибудь неприятное, — ему не простят. Возможно, именно потому, что он придерживался такого правила, и были у него хорошие отношения с Еленой Львовной. Случалось даже, что теща защищала его, а не Виту. А когда жив был тесть, тот прямо говорил Арсению: с такой женой, как Вита, он и дня бы не прожил. Что это, мол, за жена, которая не встанет раньше мужа, не приготовит ему завтрака. И грозил Елене Львовне пальцем: это ты ее так воспитала. Вита не любила отца: он был слишком, как она говорила, деспотично-строгим. Однако и лицом — такое же крупное, такие же правильные черты, такие же большие серые глаза, — и характером была как две капли воды похожа на отца. А талант переняла от матери, которая в молодости писала стихи, преподавала в школе литературу. И до сих пор работала бы, но внезапно умер муж, да и Вита привезла к ней сына, сказав, что загубит свой талант, если мать не поможет. Пришлось Елене Львовне оформлять пенсию и взяться за воспитание внука. Не очень ей это нравилось, ведь она всю жизнь работала в школе (Виту отводила в детский садик), да не могла отказать дочке — собственно, теперь, оставшись вдовой, ради нее только и жила.
— Куда же она опять поехала? — спросила Елена Львовна, когда Арсений, управившись с машиной, вошел в дом.
— Мы разминулись с нею, — ответил он, стараясь говорить правду, но — не всю. — В записке, которую она оставила, не сказано, куда поехала.
— А ты надолго? — поинтересовалась Елена Львовна.
— Завтра вечером поеду или в понедельник рано утром, — Арсений уже понял, что не усидит тут, — не будет давать покоя то, что пригнало его сюда: где Вита? Все время будет думать, что она уже в Киеве, а он в Яворине. Нет, для него спокойнее ждать ее дома. Жаль, что солнце садится, а он не любит ездить при свете фар, иначе взял бы Алешу да и умчался домой. Придется переночевать и ехать завтра. Выпил пол-литровую кружку молока, взял Алешу на руки и пошел к пруду. Алеша кричал, наклоняясь через отцово плечо: