Давным-давно…
Но это все-таки было.
Мы встретились в мотеле на Южной Намайями-трэйл. Мы прокрались в комнату, словно воры, и кинулись друг другу в объятия, словно пробыли в разлуке несколько столетий, а не полтора дня. Патриция пришла с работы.
На ней был темно-синий деловой костюм с широкими лацканами — она называла его «мой гангстерский костюм». За мгновение перед этим Патриция швырнула пиджак на кровать. Я сжал ее в объятиях в ту же секунду, как за нами захлопнулась дверь.
— Запри ее, — прошептала Патриция, но я был слишком занят — я расстегивал ее белую блузу. — О Господи, ну запри же ее, — шептала Патриция, но я опять был занят, я помогал элегантной юбке подняться повыше. Мои руки успевали повсюду. Мои руки помнили Патрицию. И губы тоже помнили.
— О Господи, — бормотала Патриция. Мы оба обезумели. Туфли-шпильки полетели в одну сторону, пояс с подвязками в другую. — Для тебя, — шептала она, снимая трусики, шелковые, наэлектризованные. Юбка сбилась на талии. Патриция раскинула ноги, и я вошел в нее.
— О Боже! — охнула Патриция.
— О Боже… — простонал я, прижимая ее к себе и растворяясь в ней.
— О Боже, как хорошо! — сказала Патриция. — С ума сойти!
— С ума сойти! — сказал я.
Мы сошли с ума, сошли с ума, сошли с ума.
Но это все было в прошлом.
А сейчас было настоящее.
И в настоящем Патриция мягко ответила на мой поцелуй, боясь, что я рассыплюсь на кусочки, а потом положила голову мне на плечо и сказала:
— Как хорошо, Мэттью. Давай посидим.
— Давай, — согласился я.
Вскорости она сказала, что у нее завтра тяжелый день…
— И у меня тоже, — сказал я.
…и что нам пора бы идти по домам.
До того, как меня подстрелили, мой дом был ее домом. И наоборот.
Но это было тогда.
А сейчас было сейчас.
Глава 8
Врач попытался как можно больше рассказать мне и Патриции о моем состоянии здоровья. О том, каким оно было. О том, каким будет в течение ближайших нескольких недель. О том, каким оно, возможно, станет через несколько месяцев. Слово «возможно» пугало меня. Я только-только вырвался из той черной ямы. Что еще за чертовщина с этим «возможно»?
Патриция сидела на кровати, держа меня за руку.
Спинальдо объяснил, что во время попытки извлечь пулю из груди у меня произошла кратковременная остановка сердца…
— Вы нам об этом не говорили! — воскликнула Патриция.
Несмотря ни на что, она оставалась лучшим прокурором во всем штате Флорида.
— Мы тогда находились в больнице, — пояснила Патриция, повернувшись ко мне. — Фрэнк и я. — Она повернулась обратно к Спинальдо. — Вы нам сказали, что в течение пяти минут сорока секунд имел место недостаточный приток крови к головному мозгу. Это трудно назвать «кратковременной остановкой».
— Да, трудно, — согласился Спинальдо. — Но мистер Хоуп сообщил, что он помнит некоторые реплики, произносившиеся во время операции…
Я действительно их помнил.
«А, черт, сердце остановилось!.. Стимулятор, скорее… Эпинефрин… Следите за временем… Черт, не получается…»
— …и это показывает, что при остановке сердца он некоторое время находился в сознании. Я могу лишь предположить, что проведенный нами прямой массаж сердца…
Раскрытая грудная клетка и руки, сдавливающие обнаженное сердце.
— …позволил предотвратить аперфузию.
— Что такое аперфузия? — спросила Патриция.
Я предоставил ей вести беседу.
Думал я уже нормально, а вот разговаривал — не очень.
— Общая ишемия, — пояснил Спинальдо.
М-да, медицинский жаргон еще хуже юридического.
— А это что такое?
Старый добрый английский язык. Милая Патриция. Я крепко пожал ей руку.
— Прекращение притока крови к мозгу.
— Но вы сказали, что этого не произошло.
— Так мы считаем. Я лично считаю, что кровь все же поступала в мозг. Поймите, мозг — орган первостепенной важности. Он получает все, что ему требуется, и получает это в первую очередь, раньше всех остальных органов. Это стратегия организма, нацеленная на выживание в критических ситуациях. Я уверен, что лидокаин оказал должную помощь.
Ему удалось перевести желудочковую тахикардию — это наиболее вероятное последствие такой ситуации, — в тахикардию пазушную. Но мозг получал необходимый ему кислород и боролся за поддержание кровообращения.