чего призвал к “экспроприации экспроприаторов”. Хотя жизнь очень скоро показала, что
классовые различия совсем не обостряются, что наряду с классовыми в обществе
существуют и многие другие (ещё более острые) различия – национальные, религиозные, клановые, культурные, номенклатурно-бюрократи-ческие и т.д., тем не менее для
революционеров-профессионалов было очень удобно взять на вооружение идею создания
райского процветающего общества, существующего без классов на базе обобществления
средств производства и рационального (по науке) управления.
Революционеры-профессионалы, бунтари всех мастей (в истории их было великое
множество, и, приходя к власти, они обычно приносили великие несчастия своему народу) создавали на этой идейной основе в 19-20 вв. культ революции, насильственного переворота
вообще. Но потом неизбежно оказывалось, что это прямой путь к личной диктатуре, абсолютной власти, к авторитаризму и даже тоталитаризму, т.е. безграничному насилию.
В древние времена и в средневековье такие общественные формы образовывались в
государствах фараонов, инков, иезуитов в Парагвае, в Китайской империи. Существовали
они в Древней Спарте, христианских, индийских общинах, различных мессианских сектах в
разных странах. Вспомним и первобытный коммунизм у племен на заре человечества. Это
был мир не свободных людей, или товаропроизводителей, а мир кланового, военного, религиозного или бюрократического насилия и принуждения в интересах единоличного или
группового (коллективное руководство!) господства. Например, в Парагвайской республике
долгое время в средние века всё управление в стране осуществлял Орден иезуитов, католический монашеский орден, основанный в 1534 г. в Париже монахом Игнатием
Лойолой. Основными принципами Ордена, претворявшимися в Парагвае на практике, были
следующие: строгое повиновение младших старшим, централизация, абсолютный авторитет
главы Ордена, взаимный шпионаж, оправдание любых средств высокой целью.
В таких общественных формах человеческой жизни и производства нет ни свободы, ни товарно-денежных отношений, но есть распределение по указанию сверху, нет
хозяйственного расчета, определения истинной стоимости (ценности) вещей. Недаром
Маркс писал, что в основе стоимости лежат общественно-необходимые затраты рабочего
времени, и игнорировал потребительную стоимость (полезность), спрос и предложение, различия в качестве труда. А в годы “военного коммунизма” большевики стали уже вводить
вместо денег талоны и ордера с указанием, что на производство данного продукта
потрачено 2,5 или 12 трудовых часов, разрабатывались энергетические сертификаты и т.д.
Всё
это
прямо
вытекало
из
следующих
предначертаний
Ф.Энгельса:
“Непосредственно общественное производство, как и прямое распределение, исключает
всякий товарный обмен, следовательно, и превращение продуктов в товары… а значит и
превращение их в стоимости. Когда общество вступает во владение средствами
производства и применяет их для производства в непосредственно обобществленной форме, труд каждого отдельного лица, как бы различен ни был его специфический характер, становится с самого начала и непосредственно общественным трудом. Чтобы определить
при этих условиях количество общественного труда, заключающегося в продукте, нет
надобности прибегать к окольному пути; повседневный опыт непосредственно указывает, какое количество этого труда необходимо в среднем… План будет определяться в конечном
счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов
потребления друг с другом и с необходимыми для их производства количествами труда.
Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной
стоимости”1. Я полагаю, что из подобных рассуждений возникли троцкистские идеи
трудовых армий и боевых профсоюзов, вся советская практика планирования и
ценообразования, а также уравнительного распределения доходов в СССР. Из подобных
рассуждений начинается прямая и хорошо выглаженная бульдозерами дорога к
государственной и партийной экономической науке, опирающейся на ЦК КПСС, КГБ и
иные надёжные столпы.
Находясь под гнетом государственного бюрократического аппарата, многие
марксисты и иные утописты издавна призывали к отмене не только денег, но и государства.