свободы выбора у потребителя.
Университетские же политэкономы были убеждены, что в конечном счёте товарно-
денежные отношения по мере развития социализма со временем сами отомрут или «будут
преодолены», и экономика страны окончательно войдёт в виртуальную жизнь
искусственных правил, норм и указаний «сверху» в жёстких рамках централизованного
планирования. Забавно сегодня читать прошлые рассуждения многих советских
экономистов об их «концепциях», «теориях», «открытиях» и т.д. по вопросам, которые
рождались в искусственной среде социалистической псевдоэкономики, в искусственном
мире «диктатуры пролетариата» и адекватной ему «науке», оторванной от магистрального
пути мирового развития. Ни СМЭ, ни советскую общественную систему ликвидировать или
радикально изменить они не предлагали. Все определяли «решения партии и
правительства», которым они автоматически подчинялись.
«Теоретики» политэкономии социализма любили к тому же упражняться в
схоластических рассуждениях о «новом содержании» товарно-денежных отношений при
социализме, об «основном» и «исходном» производственном отношении при социализме, о
«производительности труда» и «производительной силе труда», о «производительности
общественного труда» и «общественной производительности труда», о методологии
основного экономического закона и т.д. Они раскладывали карточный пасьянс из
придуманных ими якобы объективных «законов» социализма. Тузом был «основной
экономический закон», королем «закон планомерного и пропорционального развития», дамой «закон неуклонного роста производительности труда» и т.д. А в целом
«политэкономия социализма» в связи с прогрессирующим упадком и кризисом этой
системы всё более утрачивала своё значение и уходила в небытие, не выдержав испытание
временем.
28 Л.Гатовский, например, писал, что при коммунизме «будет достигнут такой уровень развития производительных сил, что
позволит решить важнейшие проблемы потребления (изобилие материальных и культурных благ для всех членов
общества) и коммунистического равенства (преодоление социально-экономических различий между городом и деревней, стирание классовых граней между рабочими и крестьянами, переход к бесклассовому обществу)». (См. его книгу
«Экономические законы и строительство коммунизма». М., Экономика, 1970, с.243); Я.А.Кронрод считал, что
«планомерное развитие социализма представляет собой опыт, убедительно говорящий ... о единственно научном
миросозерцании...» (См. его книгу «Производительные силы и общественная собственность». М., Наука, 1987, с. 47.)
Долгие годы среди советских политэкономов шли скучные дискуссии об основном
экономическом законе социализма. В период «военного коммунизма» выдвигалась
концепция «закона трудовых затрат», в период НЭПа – концепции «закона стоимости»,
«двух регуляторов Е.Преображенского и «двуединого регулятора» А.Кона. В 30-е годы в
качестве основного закона чаще всего выдвигались план и диктатура пролетариата. На этом
поприще особенно активно выступали К.Островитянов, Л.Гатовский и Л.Леонтьев, ставшие
потом в послевоенный период высокопоставленными чиновниками в советской
экономической науке и законодателями «правильных» взглядов и точек зрения.
Как пишет Н.Шухов, «К.В.Островитянов, Л.М.Гатовский, Л.А.Леонтьев и другие в
угоду И.В.Сталину возвели «диктатуру пролетариата» как форму политического правления, опирающуюся на неограниченное законом насилие, в основной объективный
экономический закон советского хозяйства вплоть до «окончательной победы
социализма»29. В качестве основного экономического закона отдельные советские
экономисты провозглашали юридические акты советского государства и сталинскую
Конституцию 1936 г.
После войны под влиянием Сталина была принята окончательная формулировка
основного экономического закона социализма, как закона максимального удовлетворения
постоянно растущих материальных и духовных потребностей. Цинизм этой формулировки
для реальных условий «реального социализма» безмерен.
Советские экономисты многие десятилетия отрицали и не разрабатывали проблем
скрытой инфляции и открытого дефицита в стране. Господствующая партийная идеология
не признавала обесценения денег при социализме в принципе. Считалось, что это феномен