— Если ко мне придет высокий, черноволосый мужчина, — сказала Теодула Розе Моралес, — скажите ему, что я скоро вернусь; пусть подождет меня. Пусть побудет с вами возле мальчика.
«Теперь уже скоро», — думала Теодула, сидя на деревянной скамье пустого автобуса, который вез ее в Лас-Ломас-де-Чапультепек. Шофер беспокойно поглядывал на нее в зеркало. Никто не ехал в эту ночь в Лас-Ломас в автобусе второго класса. Служанки и садовники, которые обычно пользуются такими автобусами, отправились на Сокало или с разрешения хозяев уехали на праздник в родные края. Драгоценности вдовы все чаще звякали друг о друга по мере того, как автобус набирал скорость: шофер гнал машину, торопясь добраться до конечной остановки и закончить смену. На запястьях Теодулы плясали тяжелые золотые браслеты с чеканкой; на сухой груди болталась, улыбаясь раскосыми глазами, маленькая золотая маска на шейной цепочке.
— Теперь уж скоро.
Поэтому, сойдя, она не удивилась красному зареву и дыму. Желтый особняк с украшенными лепниной окнами, черными решетками, нишами, мозаикой и голубыми витражами пылал, как факел, и его прежние очертания исчезали в копоти и языках пламени. Как сгусток крови, багровела горящая дверь в глубине сада — розария, затоптанного ногами зевак и пожарных.
— Назад, назад!
Вдова, прищурившись, смотрела на пожар поверх голов любопытных. Потом золотою змеей проскользнула между ними к решетке. Под напором воды из брандспойтов огонь на мгновение сбился в один дрожащий сноп, но тут же снова заполыхал вразмет.
— Остановите эту старуху!
Теодула, срывая золото с рук, с шеи, с ушей, мягкой и стремительной заячьей побежкой метнулась к горящей двери. Вся темная, сокрытая от мира жизнь этой старухи с заскорузлой кожей и черными, как погасшие угли, глазами, вспыхнула ярким пламенем вместе с пожаром. Теодула подняла руки, в которых сверкали древнейшие драгоценности, более могущественные, чем ревущее пламя.
— Спасибо, сын! — не столько голосом, сколько всем телом вымолвила она и бросила драгоценности в окутанную дымом гостиную.
Теплые, влажные руки взяли вдову за плечи; ее обступили пожарные.
— Что вы здесь делаете? Разве вы не понимаете, что это опасно?
— Здесь живет моя приятельница Роза; она повариха, сеньор, — сказала Теодула, и на ее пепельно-сером лице изобразилось нечто вроде улыбки.
— В комнатах слуг никого не было, и на первом этаже тоже. Разве только кто-нибудь остался наверху, и тогда уже ничего не поделаешь. Уходите отсюда, сеньора!
Теодула снова улыбнулась. Освободившись от золота, отягощавшего ее руки и шею, она чувствовала непривычную легкость.
— Этого мы с тобой и хотели, Икска, — бормотала она, удаляясь от костра, в который превратился особняк Федерико и Нормы Роблес. — Я тебе сказала: они прячутся, но, когда надо, выходят. Принять приношение и жертву.
Норма, кашляя, одной рукой прикрывала лицо, другой стучала в дверь. Наконец, обессиленная, опустилась на колени. Вначале, когда она с ужасом почувствовала запах дыма, пробивавшегося в щели, а потом увидела гигантское пламя, взметнувшееся из-под окна, она начала лихорадочно перерывать постель, ища и не находя ключ в скомканных простынях. Но вот поднимавшийся вверх огонь, в котором потрескивали сухие вьюнки, в одно мгновение охватил тюлевые занавески. Норма бросилась к двери и принялась, крича, колотить в нее кулаками. Красный язык полз по коврам, лизал простыни и, наконец, коснулся ее халата и ступней.
— Ах! — вскрикнула Норма, почувствовав жгучее прикосновение к спине, и упала в черную пропасть, бездонную, как ее глаза.
Икска Сьенфуэгос стоял возле проема двери, освещенного двумя огарками свечей, прислонившись к пыльной стене из необожженного кирпича, без штукатурки, и слушал плач Розы Моралес над гробом сына. Глаза его горели огнем провидения; все слова и обряды, хранимые в его сердце, растворенные в крови, слились в сгусток, выпиравший из него, как грыжа. Четыре дня, чтобы добраться до места празднества, — безмолвно говорил он теням, которые отбрасывали на него женщина и гроб при неровном свете свечей; — четыре дня; стаями унесутся ввысь с развевающимися султанами те, кому суждено питать собой солнце; обвитых небесными пеленами их повлекут на восток.