— Апрель тысяча девятьсот пятнадцатого. Мы вошли в Мехико семнадцатого, Сьенфуэгос. Генерала не пустили в Керетаро, а в виде утешения дали ему дом с мраморной лестницей и всем прочим на площади Ахуско. Я не знал, куда себя деть, ведь я только и умел воевать. Генерал приглашал меня на свои пирушки, где вначале бывали только наши, но потом начали появляться молодые адвокаты с хорошим нюхом и женщины известного толка. Мне пришлось проглотить немало обид. Из-за моего невежества, из-за моей наружности. Это только подстегнуло меня. Мне надо было занять такое положение, чтобы меня уважали, несмотря на мое невежество и мою наружность. И мне надо было крепко работать, чтобы служить стране. Иначе зачем же мы совершили революцию? Уж конечно, не для того, чтобы, сложа руки, созерцать торжество наших идеалов, а для того, чтобы работать каждый на своем поприще. Мы, вступившие в Мехико с Каррансой и Обрегоном, испытывали противоречивые чувства. Но все мы понимали, что настал момент принять большие решения и вооружиться несгибаемой волей.
Роблес говорил, прикрыв глаза; в узкие щелочки между веками едва проникал свет.
— Страна была разорена; десять лет неразберихи, хозяйственного развала и почти миллион убитых. Генерал разобрался в положении вещей и в двадцатом году, после смерти Каррансы, распустил свои войска, когда все еще твердо верили, что без этой надежной опоры любая марионетка сломает себе шею,
«Я НЕ ДОБИВАЮСЬ ПОСТА ПРЕЗИДЕНТА», — ГОВОРИТ ДЕ ЛА УЭРТА
ВИЛЬЯ УБИТ
а он — нет, он видел, что будущее за деловыми людьми, и на это взял курс,
он понимал, что время преторианства в Мексике подходит к концу,
ВОЙСКА ЭСТРАДЫ ВЗЯЛИ ГВАДАЛАХАРУ
что празднество революции уже отшумело и что, если Мексика хочет идти вперед, она должна дать дорогу буржуазии, зарождавшейся со времени войн за Реформу,