Выбрать главу

— То есть, ты хочешь сказать, что некая сила вмешивается в естественный ход событий и клинит оружие и парашюты?

Немец хмыкнул:

— Вовсе нет. Если летчик, предположим, бомбил мирное население — то регулярное сбивание с последующим отказом парашюта и есть естественный для него ход событий. Зачастую по характеру наказаний можно догадаться, что человек в жизни сделал плохого.

— А откуда тут берутся самолеты и топливо?

— Из ниоткуда. Появляются вместе с летчиком, когда у того начинается новый цикл. Я, положим, начинаю каждый цикл с МП-40 в руках — с тем, чем нагрешил больше всего. Логично, что летчики появляются в своих самолетах. О, смотри. Вон на витрине манекены стоят — может быть, обзаведемся сухой одеждой и топливом. Еще бы спички найти.

Им повезло: большой универсальный магазин с продуктами и хозяйственными товарами на первом этаже и одеждой на втором попался уже через два квартала. Кирсан первым делом отыскал отдел с зажигалками и, перепробовав с полсотни, нашел две рабочие. Затем набрал кучу съестного, предоставив часть груза нести своей подопечной, заглянул в отдел с овощами — но обнаружил там только гниль.

Тут женщина принялась теребить его за рукав, привлекая внимание к неясным теням снаружи. Так и есть, мертвецы, и прут прямо на них.

— Сваливать надо, кадавры приперлись, — негромко крикнул он Максу.

— Поднимаемся наверх. Там они нас не найдут.

На втором этаже они обнаружили старое кострище, пару уже разломанных на дрова трухлявых стульев и приготовленную для блокирования дверей мебель. Забаррикадировавшись шкафом и диваном, Кирсан почувствовал себя спокойней. Он вручил женщине спички и указал на кострище, а сам отправился искать себе новую одежду.

Большинство товара на втором этаже пришло в полнейшую негодность, ткань сгнила подчистую, но пару более-менее пригодных шерстяных рубашек, свитер, штаны, новую обувь и куртку для себя, пальто для немки, а также белье и несколько вещей на тряпки Кирсан все же нашел. Свою одежду, мокрую и грязную, он снял, вымылся в минеральной воде, принесенной с первого этажа — благо человеку для полного мытья достаточно всего нескольких литров — вытерся насухо тряпками и оделся.

Вернувшись к уже разведенному костру, разведчик обнаружил, что немец исчез, а дверь на первый этаж приоткрыта. Макс, впрочем, вскоре вернулся с двумя упаковками минералки и ящиком абсента.

— Ты мне хорошую мысль подал, — сказал он, — я тоже помоюсь как следует.

— А абсент тебе зачем, если он не пьянит?

— Зато горит. У нас на двоих меньше двадцати патронов, а путь к лагерю неблизкий. Тут можно встретить и кого похуже мертвецов с людоедами.

— Например?

Макс направился за стеллажи, прихватив с собой минералку, и бросил, не оборачиваясь:

— А ты думаешь, города эти кто строит?

— И?

— Строители — так их называют. Еще их зовут джиннами, демонами, чертями, тенями — пожалуй, наиболее верно последнее, потому что это определенно не черти, на демонов не похожи, желаний не исполняют. Представь себе тень, которая обрела объем — абсолютно черная, только глаза светятся.

Из-за стеллажа послышался звук льющейся воды, Макс принялся под нос бубнить себе песенку, в которой Кирсан с удивлением узнал 'Der 'Warjag''. Еще больше его удивило то, что он услышал немецкую речь. Стало быть, ругательства и песни не переводятся, а слышатся, как есть. Мысль о том, что слова немецкого языка мистическим образом слышатся ему как русские, уже не казалась чем-то невозможным. Во всяком случае, ничуть не фантастичнее, чем ожившие мертвецы или невесть откуда взявшиеся 'тигры', Б-17, 'Фантомы' и МиГи.

Поев и согревшись, уставшие беглецы улеглись спать на полу, поскольку пригодной мебели не нашли. Постелили тряпья, которое поцелее, укрылись таким же, благо кожаная и шерстяная одежда пострадала мало.

— Ты, главное, винтовку и пистолет держи так, чтобы нельзя было у тебя их вытащить — она ведь может попытаться нас перебить, — предупредил Макс.

— С чего бы вдруг? — насторожился Кирсан. — Мы же ничего дурного ей не сделали, напротив, жизнь спасли.

— Спасти-то спасли, вопрос, который она себе сейчас задает — зачем? У человека, которого ты не понимаешь, только два применения. Рабство и мясо. Есть мы ее не станем, но попробуй ей это скажи.