— К чему ты клонишь, я не понимаю!
— Мы попадаем сюда не обязательно такими, какими умерли. Знаешь, кого я встретил тут однажды? Фюрера. Только я узнал его лишь после того, как он представился. Понимаешь… ему было двадцать два года.
— Это как? — насторожился Кирсан.
— Вот так. Ему было двадцать два, и он искренне недоумевал, почему предыдущий встреченный им человек зарядил в лицо молодому художнику, как только тот, следуя хорошим манерам, представился.
— И… что ты ему сказал?
— А что я мог ему сказать? Адольф, ты мой фюрер, по чьему приказу я, твой верный солдат без сомнения и упрека, лично расстрелял и сжег несколько сотен несчастных из миллионов, умерщвленных согласно твоей воле? Или я должен был забить его до смерти за то, что, будучи им обманут, натворил чудовищных вещей и попал в ад?
— Хм… Второй вариант звучит довольно-таки логично и справедливо.
Лицо Макса исказила гримаса гнева, да так, что немка поежилась, и разведчик почувствовал, как задрожала ее ладошка.
— А, ну тогда тебе прямая дорога в когорту божьих палачей, слепых и бездумных ублюдков, — процедил Вогель.
— Это говорит эсэсовец из айнзатц-команды?
— Именно! Будь чужим орудием, а с меня хватит, я им уже был, слепым и безмозглым. Пусть слишком поздно, но я прозрел и все понял. Я заслужил все, что мне уготовано, от начала и до конца — но теперь я жертва, палачом я уже был и больше не буду. Во всем должен быть баланс. Вот это — справедливо. А вымещать злобу за свою умственную слепоту и душевную глухоту на том, кто все равно не поймет, за что — уволь. И без меня найдется, кому заставить его страдать. Так что… Посоветовал я ему состричь усы и никогда не называться своим именем, вот и все. Но, подозреваю, что мой совет мало чем поможет: фюрер, скорее всего, не помнящий.
Кирсан примирительно махнул рукой:
— Ладно, но какое отношение это имеет ко мне?
— Простое. Если бы я сказал молодому художнику Адольфу, что тридцать лет спустя он убьет миллионы и ввергнет мир в пучину войны, а Германию — в кошмарную разруху, что бы он мне ответил? Что я идиот, что я несу чушь. Это тебе ничего не напоминает?
— Бред. Ты хочешь сказать, что я на самом деле погиб не в тридцать, а позднее, убив десятки человек, в том числе женщин и детей, а сюда попал в состоянии до своего преступления и теперь искренне считаю, что все это ошибка? Ну ведь бред же.
Вогель покачал головой:
— Не думаю. Видишь ли, многие люди, дожившие до старости, попадают сюда молодыми. Я раньше недоумевал, почему так, но только встреча с фюрером открыла мне глаза.
— Какой смысл наказывать человека, который не знает, за что?! Не твои ли слова?
— Мои, но я ведь здесь не главный. Наш тюремщик и палач, видимо, считает, что так правильно.
— Ну и где тут, черт возьми, справедливость?!
— Вот как раз в этом. Если вдуматься, женщины и дети, которых ты убил, тоже не знали, за что. Каждый получает, что заслужил. Я обречен сгорать заживо, потому что жег заживо других. Ты убил невиновных — а теперь думаешь, что сам невиновен и страдаешь без причины. Это воздаяние.
— Ты свихнулся, — сплюнул в сердцах Кирсан.
— Думай так, если тебе от этого станет легче.
В это время до них долетел отдаленный рокот со стороны башен-близнецов: верхушка одного из них начала осыпаться, складываться, словно карточный домик. Беглецы остановились и умолкли, зачарованно наблюдая за сценой разрушения титанического масштаба.
Верх башни начал разрушаться примерно на уровне пятнадцатого сверху этажа, куда врезались сразу два небольших самолета с разных сторон. Обломки стен падали наружу, перекрытия обваливались одно за другим, весь этот вес ложился на перекрытие ниже — и картина повторялась. Со стороны казалось, словно все это происходит на огромном экране, на котором зловещий киномеханик прокручивает ленту строительства в обратном направлении: здание уменьшалось на глазах. Самолеты, застрявшие в нем, оказались свободны и один за другим выпадали наружу, чтобы пролететь несколько сотен метров, наращивая скорость, и с грохотом разбиться вдребезги у подножия, или наоборот, проваливались внутрь, увеличивая своим весом ту массу, что, словно снежный ком, неслась вниз, разрушая все новые перекрытия и увеличиваясь все больше и больше.