И сердцевина лета — середина августа, иногда чуть раньше. Провинстаун — северный город, он ближе к Новой Шотландии, чем к Флориде, — осень там наступает рано. Ко Дню труда края отдельных листьев уже начинают рдеть и желтеть. Но вторая неделя августа (бывает чуть позже, бывает чуть раньше) — глубокая синяя чаша ясных дней, куда более шумных, чем зимние, но проникнутых все той же глубинной тишиной; все тем же ощущением, что мир всегда будет таким, как сейчас, — спокойным и теплым, подвыгоревшим на свету, его контрасты приглушены мерцанием, из-за которого бывает трудно определить, где кончается океан и начинается небо. Одним августовским днем несколько лет назад я сидел на пирсе с книгой и внезапно почувствовал, что нахожусь посреди огромного циферблата и прямо сейчас, в этот самый момент — полдень; я в самой середке расцветшего года. Минуту назад было восходящее лето; минутой позже оно пойдет на спад, хотя внешне ничего не изменилось.
Я люблю эти затишья, жду их с нетерпением, хотя, на мой взгляд, самая чудесная погода стоит здесь поздней весной и ранней осенью. Май и июнь в Провинстауне, как правило, тяготеют к мороси и туманам, и город затянут зеленоватой дымкой, как деревня в Шотландском высокогорье. Туманный горн не смолкает днем и ночью. Город открылся на лето — магазины и рестораны залиты светом, единственный уцелевший кинотеатр снова в деле, — но туристов пока еще мало. В эти недели население города почти исключительно составляют его круглогодичные и постоянные летние жители — люди, работающие в магазинах и ресторанах; они ходят по Коммершиал-стрит, перекрикиваясь в тумане, расспрашивают друг друга, как прошла зима; они полны жизненных сил, которые будут постепенно иссякать, достигнув точки изнеможения и раздражения аккурат к выходным перед Днем труда. Но пока — впереди лишь секс, и танцы, и деньги, которые предстоит заработать. Сотни тысяч незнакомцев уже в пути — каждый может встретить любовь. Еле различимый гул, дымчатое зеленое свечение, лишь усиливаемое пронизывающей моросью. В это время года можно прогуливаться по Коммершиал-стрит после полуночи, когда фонари освещают едва ли больше, чем круги тумана, и обнаружить себя в полном одиночестве, если не считать рыскающих скунсов; мужчина по имени Батчи в синем мотоциклетном шлеме и с бородой до пупа бродит по ночным улицам с черным мусорным пакетом, полным не пойми чего; и другой мужчина в светлом парике и серебристом платье из ламе бредет сам по себе на двадцать шагов впереди, распевая «Loving You», как свихнувшаяся Лорелея, по-прежнему пытающаяся заманить моряков на верную смерть, хотя она давно потеряла былую хватку.
Осенью, с середины сентября и до конца октября, происходит обратный процесс. Наверное, только в городе, отходящем к зимнему сну, зыбкая, дразнящая красота осени может быть явлена во всей полноте. Огни гаснут один за другим: первым закрывается кинотеатр, затем некоторые из бутиков-однодневок. Каждую неделю образуются новые лакуны. Тем не менее основная коммерческая активность поддерживается до Дня Колумба, после чего город переходит на зимний режим. Таких, кто держится на плаву круглый год, гораздо больше, чем было, когда я впервые приехал сюда двадцать лет назад, — многие места работают по выходным до самого Нового года, и некоторые снова откроются уже в апреле; теперь здесь два хороших круглогодичных книжных и магазин компакт-дисков — но к середине января останется лишь горстка баров, пара ресторанов и несколько лавок. В феврале можно идти по Коммершиал-стрит поздним вечером буднего дня и не встретить ни единой живой души. Снег сдувает с крыш, он вьется и поблескивает в пустынном свете фонарей.