- Двалин спас меня, Бильбо, спас от меня самой. Он дал мне погоревать, но не позволил окончательно потерять себя в плену мрачных мыслей. Убедил, что я не в ответе за смерть родных. Все мы несем ответственность только за собственные поступки, разве нет? Я не буду ставить под сомнение их выбор, омрачая память напрасными сожалениями о том, чего не случилось. Я должна отпустить их и принять неизбежное. Я не… не говорю, что это легко, Махал свидетель, я никогда не перестану оплакивать их, но… я не могу позволить скорби завладеть мной, Бильбо. И ты тоже не можешь.
Что-то внутри Бильбо надломилось, и вся боль, вся скорбь и вся вина, что переполняли его душу, хлынули вовне. Последний год он провел, пытаясь исцелиться и как-то наладить свою жизнь, а в результате стал слеп и глух ко всему, что творилось вокруг. Обманывал себя, что все идет просто замечательно, когда на самом деле застрял в бесконечном круговороте уныния и горя.
Ему вовсе не нужно было утешение, как и постоянное возвращение к хорошим воспоминаниям, чтобы смягчить боль утраты. Все, в чем Бильбо нуждался, - это в прощении. В том, чтобы по-настоящему поверить, что, быть может, и правда нет его вины в смерти Торина, Фили и Кили, что ее предопределил жестокий рок, которому никто не в силах противостоять, как ни старайся. Но самое главное – ему нужно было от кого-то услышать эти слова и, в конце концов, слова прощения.
Бильбо никогда не думал, что этим кем-то окажется сестра его погибшего любимого. У него и в мыслях не было просить о таком мать его погибших друзей. Разве она могла… могла простить его? Зачем бы ей? Но, взглянув в эти синие глаза, впервые Бильбо увидел в них отражение не Торина, а свое собственное. Увидел в Дис возможность обрести прощение – и возможность обрести в будущем не только спокойствие, но и подлинное счастливое умиротворение.
Он поверил ее словам.
Грудь Бильбо разрывалась, воздуха отчаянно не хватало и, казалось, во всем мире его осталось так мало, что никак не надышаться. Дис робко улыбнулась, и мир перевернулся во второй раз. Ночная прохлада хлынула в горло, Бильбо судорожно вздохнул, чувствуя, как сердце привычно полнится болью – но впервые со смерти Торина он горевал о прошлом и об утраченных жизнях, оборвавшихся так внезапно, а не о будущем, которого так и не случилось по его, Бильбо, вине.
Он вцепился в Дис так крепко, словно она была маяком посреди бушующего моря - но не потому что ощущал себя тонущим в волнах горя и сожалений, нет, - а потому что тянулся к свету, которым она озарила его жизнь. Груз, лежавший на его плечах, вдруг исчез. Боль осталась, и грусть, и печаль – Бильбо знал, что они будут верными спутниками до конца его дней, - но теперь он был прощен. Он не позволит черным мыслям поглотить его – он будет бороться за свою жизнь и свое счастье, потому что так обязательно поступил бы Торин и Фили, и Кили, а Бильбо не посрамит их память.
Шея Дис, в которую он уткнулся носом, казалась почти горячей, а пульс бился неровно и быстро. Бильбо вдруг вспомнил свой разговор с Бофуром – тогда тоже стояла ночь, и луна светила с небес. Он говорил тогда, что любая жизнь драгоценна и должна цениться всеми и каждым. А ведь это значит, что и жизнь Бильбо такова – а он в своем горе совершенно позабыл об этом. Дис права, они не могут жить ради ушедших любимых, они должны жить ради самих себя.
Дис потрепала его по затылку и тихонько шепнула:
- Мне жаль, что наша первая встреча принесла тебе столько слез, Бильбо. Наверное, ты считаешь меня ужасной гостьей.
Бильбо отстранился, подавившись смешком пополам со всхлипом.
- Разумеется, нет, леди Дис. Это я, кажется, испортил твой плащ.
Вышло неловко, а смех прозвучал неуместно и надрывно, но впервые за долгое время внутри Бильбо поселилось тепло – и это было восхитительно.
- Это старье? – Дис пожала плечами. – Я просто поменяюсь плащами с Двалином, ему все равно, он и не заметит.
Она подмигнула ему, и Бильбо вновь ощутил, как смех неудержимо подкатывает к горлу, грозя выплеснуться наружу - точно так же, как горе немногим ранее. Дис глянула проницательно - и сама заливисто рассмеялась. Вскоре они оба хохотали, держась за животы и смахивая с ресниц выступившие слезы.
Пусть ничего смешного не было сказано – это не имело никакого значения. В конце концов, они смеялись не над шуткой, а, скорее, от облегчения и удивления, что еще могут искренне радоваться. Бильбо наконец выпрямился, по-прежнему улыбаясь. Опустошение, которое он чувствовал после такого накала страстей, больше не ввергало его в уныние. Эта пустота словно ждала, чтобы ее заполнили чем-то новым. Чем-то многообещающим.
Дис обняла его за плечи, и они еще долго сидели, глядя на звезды, пока первые лучи рассвета не окрасили небо в бледно-розовый.
- Я… - начал было Бильбо, но умолк, не зная толком, что сказать, как выразить безмерную благодарность Дис за все, что она сделала. Чем можно было отплатить за такой бесценный дар?
- Всегда пожалуйста, - Дис опять ему подмигнула.
Бильбо хмыкнул и повернулся к солнцу, краешек которого как раз показался из-за холма. Дис поняла его. Она понимала его лучше, чем кто-либо. И теперь, сидя с ней бок о бок и любуясь рассветом, Бильбо знал, что никакие слова в мире не выразят и толики того, что он чувствует, но знал также, что ему совершенно не обязательно что-либо говорить.
***
Дис и Двалин оставались в Бэг Энде еще несколько дней. В то утро после бессонной ночи Двалин обнаружил Бильбо и Дис привалившимися друг к другу и мирно спящими. Лучи восходящего солнца согревали их лица. Двалин тогда туманно высказался о лунатиках, которые в последнее время не дают ему покоя, но, увидав, что проснувшиеся Дис и Бильбо открыто ему улыбаются и даже хохочут, сам заулыбался с видимым облегчением.
Чем больше Бильбо узнавал Дис, тем большей теплотой к ней проникался. Казалось, они знакомы давным-давно. Обладая схожим мирным нравом, они вместе несли бремя утраты любимых, и это роднило крепче, чем кровные узы. Обоим следовало научиться жить заново, а не прозябать в горести и тоске, - вот почему Бильбо чудилось, что в мире, кроме Дис, не так-то много тех, кого он знает и понимает лучше.
В дорогу он собрал им побольше еды – путь на восток до Эребора предстоял неблизкий. Двалину он передал также письма для прочих гномов и Тауриэль, а на прощание обнимал его так отчаянно, что тот начал было протестовать, за что получил от Дис ощутимый тычок и осуждающий взгляд.
Бильбо долго махал им вслед, уже когда и пыль на дороге давно улеглась, от души надеясь, что Дис и Двалин обретут счастье друг в друге. Они оба так много потеряли… они заслужили немного любви и счастья.
Тишина и одиночество Бэг Энда особенно остро чувствовались после ухода гномов. Но все же Бильбо стало легче – легче, чем в предшествующий год. Ему больше не нужно было придумывать себе занятия, лишь бы отогнать непрошенные воспоминания. Он обнаружил, что может провести приятный расслабленный вечер за чашечкой чая – чего с ним не случалось с самого возвращения в Шир.
Лето сменилось осенью, осень – зимой.
Иногда, темными холодными ночами Бильбо доставал деревянные фигурки и смотрел, как лунный свет скользит по их вырезанным лицам. Глубокая печаль вновь охватывала его – он вспоминал прикосновения Торина, его загрубевшие от меча руки… самые нежные руки среди всех, кого он когда-либо знал. Вспоминал те редкие мгновения, когда его ладонь оказывалась в ладони Торина, и они замирали в молчании, потому что слова были не нужны.
Но теперь печаль Бильбо не омрачала вина. И само это чувство стало… светлее, возвышеннее. Пусть порой его еще накрывало желание свернуться калачиком и спрятаться от всего мира, но времена горя и тоски проходили, а силы жить и радоваться неумолимо прибавлялось.
Земля под босыми ногами казалась теперь прохладнее, солнечный свет на щеке – теплее, а снежинки обжигали кожу холодом, прежде чем растаять без следа.