Очки в борьбе за Юну Лёва набирает и на творческом фронте, начальство предпочитает правду, снятую им, а не постановочные кадры упёртого Ивана. Тут тоже не без фальши. В освобождённом Клину, куда приехали молодые операторы, в разрушенном немцами Доме-музее Чайковского Иван искренно не понимает, что тут снимать. Позвольте, он хоть и детдомовец, но всё же несколько лет учился во ВГИКе и должен что-то понимать в искусстве, зачем сценаристы делают из него такого идиота? А правильный потрясённый Лёва запечатлевает на камеру сгоревшие ноты великого композитора, его разбитый рояль и всё, что осталось от музыкальной святыни. Иван же на передовой снимает постановочные кадры перед реальной атакой: участвующий в ней молодой солдатик должен вскочить и крикнуть: «За Родину, за Сталина!» – он это и делает, но через мгновение падает, сражённый пулемётной очередью. Иван эту смерть тяжело переживает, а авторы нас исподволь подводят к выводу: вот до чего доводят заданность в творчестве и неправильные лозунги.
В тот момент, когда Юна (и мы вместе с ней) окончательно понимает, что смелый, талантливый, тонкий и добрый Лёва её более достоин, чем примитивный и жестокосердный Иван, вдобавок посмевший заехать по морде сопернику, заявившему вдруг свои права на Юну, происходит невероятная дуэль. Она знаменует окончательную победу Лёвы в битве за Юну. Дуэли во время войны бывали, в период затишья офицеры и дрались, а иногда и стрелялись из-за женщин. Но тут во вгиковском общежитии, где спит больной Иван, появляется взбешённый Лёва с наганом, он расталкивает Ивана и понуждает его, беспомощного, встать с кровати, чтобы стреляться с ним. Иван еле встаёт, шатается, Юна мечется между ними, но, слава богу, коллеги разнимают дуэлянтов и до смертоубийства дело не доходит. Симпатии зрителей (но не авторов фильма и Юны) в этот момент стремительно покидают Лёву и перетекают к ничего не понимающему Ивану.
Ближе к финалу во ВГИКе сообщают, что Иван пропал без вести, от него осталась только плёнка, зафиксировавшая снятую им сцену реального боя, и по тому, как камера остановилась, мы понимаем, что оператор в лучшем случае тяжело ранен, в худшем… В фильме, на удивление, это никак не отыгрывается: ну пропал и пропал, может, погиб, может, жив. Но почему камера с плёнкой вернулась домой, а Иван нет? Потом становится ясно, что он погиб. Погиб, между прочим, как герой. При исполнении служебного долга, но нам не показывают, как умер Иван, – авторам фильма важнее другое: сцены с живым Лёвой и его женой Юной, которая встречает его, вернувшегося с войны. Это воспринимается как страшная бестактность. Так же, как и то, что в конце фильма нам показывают знаменитых американских продюсеров Селзника и Майера, которые где-то в Лос-Анджелесе вспоминают, что их предки родились в России, и потому они решают-таки наградить фильм, кадры из которого сняты в том числе убитым Иваном.
По логике сценария фильм должен бы завершаться в духе «Битвы за Севастополь», где через годы после войны Павличенко ещё раз встретилась с подругой Элеонорой уже при Хрущёве: Лёва стал маститым кинематографистом и через годы встретил где-нибудь на кинофестивале
Селзника. Они вспомнили былое, нашли общие корни, великий американский продюсер предложил великому советскому режиссёру совместный проект. И уже при Горбачёве он осуществился, и оба получили за него ещё одного «Оскара».
Но нет, финал другой. С мощным набором документальных кадров вроде тех, что под великий марш Окуджавы-Шнитке шли в финале «Белорусского вокзала», но здесь они смотрятся не так органично. И звучит замечательная, но не очень подходящая народная песня «Когда мы были на войне», в которой солдат поёт об измене любимой: