«Волга» легко и бесшумно завелась, фыркнула и покатила проулком, вздымая за собой пыль, все больше и больше набирая скорость. Вскоре ее вовсе не стало видно из-за поднятой пыли.
— Уехали? — раздалось за спиной — Ленка не слышала, как вышла и подошла старуха Кислицина.
— Уехали.
— А вы че же это скотину прокараулили? — принялась за свое старуха. — Часа полтора могли бы ишшо попасти… Опять, поди, закупались, из воды, поди, не вылазили… Ох, девчонки, девчонки!.. Драть вас некому. Нет, чтобы коровушек тоже загнать в речку.
Ленка бы не стала очень-то уши развешивать, постаралась бы поскорее отделаться от старухи, но сейчас ей хотелось как можно больше узнать про женщину.
— А что, бабушка… сильно она больна?
— Эта? Котора уехала-то? — переспросила Кислицина. — Больна, девонька… больна.
— Но ведь ты ее вылечишь? Обязательно вылечишь? — с надеждой допытывалась Ленка.
— Не знаю, девонька… не знаю, — мотала головой старуха. — Вот приедут недельки на две, полечу, попою травками… посмотрим. Запустила она шибко болесть-то. Все, видно, по тамошним врачам бегала… Пораньше бы прикатила… А то живут, не думают ничего… — разворчалась, как всегда, старуха, — все носятся, вертятся в свои городах, не спят, не едят вовремя… детей не рожают — и еще хотят быть здоровыми.
«Ой, да что она говорит? Да как у нее язык поворачивается? — слушала ошеломленно Ленка. — Да что она обо всех-то на один манер судит? Ну мало ли, чего не бывает. Совсем, видно, стала заговариваться старуха».
— Ну, времена… ну, времена пошли, — продолжала, ничего не подозревая, Кислицина. — Нынче ведь чем суше, чем тоньше баба, тем она и справнее считается… И че оне, бабы те, ради этого ни делают: и голодом-то себя морят, и курят… и водку не хуже мужиков хлещут.
— Перестань, пожалуйста, бабушка! — взмолилась Ленка. — Как ты можешь?..
— А што, не правда, че ли?.. Все красивше-то хотят быть, какую только холеру не напялят на себя, чего не навесят… А бойкущи до чего стали. По телевизору вон посмотришь, дак как оне только не изгибаются, че не вытворяют… из кожи, из одежек готовы выскочить. А коим и выскакивать незачем, и так почти все наголе…
— Бабушка… — снова попробовала было вставить Ленка.
— Цыц! — пристукнула старуха палкой. — Больно мала ишшо, учить меня будешь… А все мужики виноваты. Заелся, избаловался нынче мужик от, не надо им стало нормальных баб, и только. Каждому барышню, каждому грамотну подавай… с ноготками накрашенными, с бровками наклеенными.
Лицо Ленки болезненно исказилось, она порывисто зажала ладонями уши:
— Все, бабушка… я больше не слушаю! Ты, как Жанка… говоришь одни глупости!
Но и сквозь ладони до нее долетали, пробивались, разрушали в ней многие понятия, многие мечты безжалостные, твердые слова старухи:
— Так и изводится, издергивается счас баба-то, когда с ей такое обходительство. Она ведь всегда, че б там ни говорили, от мужиков зависит… Вон, котора приезжала-то… и улыбается все, и вежливая спасу нет, и умная дальше некуда, а у самой ведь кажная жилка дрожит, натянута, кажный невр неврует, у ей ведь, считай, от этого ниче бабского не осталось… А поди ж ты, дак любого еще мужика с панталыку собьет, любому голову заморочит… Сколько оне нынче, дураки, понимают. Да раньше разве уважающий хоть маненько мужик клюнул бы на такую?
— Неправда… не-ет! — затопала Ленка ногами и, чтобы не разрыдаться на глазах у Кислициной, чтоб не слышать ничего худого о побывавшей красивой женщине, опрометью бросилась от старухи.
Кислицина, качая головой, глядя девчонке в спину, поковыляла к дому, с трудом, казалось, забралась на крыльцо, устроилась основательно на верхней ступеньке, залов между коленей палку.
— Вот еще растет… Точь-в-точь будет такая же — в голове много, а везде пусто. Как раз под теперешних ухажеров. Эта не Жанка, эта всего добьется: и муженька хорошего, и работу по душе выберет… Только бы со здоровьем обошлось, — вздохнула протяжно старуха, — только бы чахнуть не начала, как эта, котора была счас… Господи, сохрани их всех и помилуй.
Долог и дорог июльский страдный день. Многое надо успеть, пока, слава богу, погода держится. Потом, когда дожди набегут, можно будет и разогнуть спину — тут и дождь в радость будет, коли дело успето.
С работы Евгения и Дарья приехали часу уж в двенадцатом, когда и солнце скрылось, когда уж закурилась и речка внизу, — пластались на лугах всей бригадой, покуда не начала трава волгнуть.
Приехали на машине — Володя подбросил, маленький, тонкорукий, но неуемный, работящий и безотказный парень. Ему минутное дело, а Дарье с Евгенией лишних полчаса топать, а то и больше, ноги-то, руки-то гудом гудят, не слушаются.