— Конечно, мистер Дэвис имеет право не отвечать на вопросы, если таково его решение, — подтвердил я.
— Именно так, мистер Дэвис, — подхватил мои слова Блум. — Даже если вы решите прервать допрос, вы не станете для нас подозреваемым, мы будем рассматривать вас как свидетеля, который согласился сотрудничать с нами. Это ваше право, мистер Дэвис: если захотите, в любой момент можете прекратить отвечать на вопросы.
Блум только что выполнил тройное сальто в воздухе и вовремя успел ухватиться за перекладину трапеции. Согласно правилам Мирандо — Эскобедо, полицейский офицер во время допроса не имеет права давать советов, а тем более угрожать допрашиваемому, если только тот сам не обратится к нему за консультацией и попросит совета: отвечать ему на вопросы или же послать всех к чертовой матери. Блум не давал советов Дэвису, детектив только повторил ему то, о чем говорил раньше: Дэвис имеет право не отвечать на вопросы. Я, в свою очередь, не сказал ему открытым текстом, что если он откажется отвечать на вопросы, то автоматически начнет действовать презумпция виновности. Как и было задумано, наша игра строилась на интонациях и намеках. И попробуй потом, прослушивая запись, доказать, что интонация была не та. Но дело было сделано: семя упало на подготовленную почву.
— Черт побери, — заявил Дэвис, — я явился сюда, чтобы отвечать на ваши вопросы касательно Джорджа, а теперь…
— Все так и было, — подтвердил Блум.
— Так что же мне делать?
— С чем?
— Должен я отвечать на вопросы?
— Я не имею права советовать, — ответил Блум, внеся полную ясность в этот вопрос и обезопасив таким образом себя от упреков в нарушении указа.
Дэвис посмотрел мне прямо в глаза.
— Салли Оуэн позвонила мне в понедельник и сказала, что Мишель избили, да.
— Который был час, не помните?
— Утром.
— Рано утром?
— Не очень. Часов в восемь, что-то около этого.
— И рассказала вам, что прошлой ночью Мишель зверски избили?
— Да. Вообще-то Салли хотела рассказать все это Леоне, понимаете, но Леона вышла…
— В восемь утра?
— Ну… да. За… апельсиновым соком. На завтрак. Леона выскочила за апельсиновым соком.
— И в это время позвонила Салли Оуэн?
— Да.
— И подробно рассказала вам, как избили Мишель.
— Да.
— А сказала она, что это Джордж Харпер так зверски избил свою жену?
— Да.
— А Салли откуда узнала об этом?
— Ей рассказала Мишель.
— В восемь утра?
— Наверное. Если Салли позвонила в восемь…
— Тогда Мишель должна была рассказать ей об этом до восьми, не правда ли?
— Наверное, так.
Он врал без зазрения совести, как продавец подержанными автомобилями. В то утро в моем кабинете Мишель рассказала мне, что она пришла к Салли Оуэн в девять утра. В восемь часов Салли не могла знать, что Мишель избили, и, соответственно, не мог знать об этом и Дэвис. Если только…
— Вы хорошо знакомы с Салли Оуэн?
— Нет, не очень.
— Но она решила поделиться этой новостью именно с вами, так?
— Вообще-то она хотела поговорить с Леоной.
— Но случайно напала на вас.
— Ну да. Во время бури любая гавань сгодится, верно? — спросил он с улыбкой.
— Вы были настолько близки с Салли, что даже позировали для нее?
— Позировал?
— Для той картины, которую она рисовала?
— Для какой?
— В черно-белой гамме?
— Не понимаю, о чем вы…
— Та картина, на которой вы с Мишель занимаетесь любовью.
Блум с неожиданной напористостью вступил в наш разговор. И тут Дэвис понял, что его загнали в угол и тот, кого он считал своим другом и союзником, тоже участвовал в этой охоте, гончие неслись за ним по пятам.
— Что… что… почему вы решили, что Мишель могла… иметь…
— Женщина по имени Китти Рейнольдс в ту ночь была с вами, когда вы позировали Салли, — жестко сказал Блум, уже сбросивший маску дружески настроенного простачка. Сейчас глаза его горели, по жилам струилась расплавленная лава, и каждый вопрос, как стрела, выпущенная из лука, попадал точно в цель. Дэвис посмотрел в эти глаза и понял, что игра проиграна и надеяться не на что: ему не будет пощады.
— Не знаю я никакой Китти Рейнольдс, — пробормотал Дэвис.
— Почему вы уехали из Веро-Бич? — прорычал Блум.
— Заболел, уже говорил вам.
— Кто звонил вам туда в воскресенье утром?
— Звонил мне? Никто. Кто говорит…
— Ваш сержант говорит, что вам звонили туда в девять утра в воскресенье. Кто звонил, мистер Дэвис? Мишель Харпер?
— Мишель? Да я почти не был знаком с Ми…
— Позвонила и сказала, что прошлой ночью она проболталась и Джордж в курсе дела?
— Нет, нет. Зачем было…
— Позвонила, чтобы предупредить, что муж поехал в Майами…
— Нет, эй, послушайте…
— …и разыскивает вас?
— Нет, вы ошибаетесь. На самом деле, это…
— Разыскивает вас, чтобы убить, так, мистер Дэвис?
Дэвис молчал.
— Вы боялись, что Харпер узнал об «орео», мистер Дэвис?
Дэвис по-прежнему молчал.
— Боялись, что Харпер, узнав об «орео», убьет вас?
Некоторое время Дэвис хранил молчание, потом воскликнул:
— Боже мой!
— Мишель звонила, чтобы предупредить вас?
— Боже мой! — повторил Дэвис, а потом, как бы обрадовавшись, что все наконец закончилось, закрыл лицо руками, точно так же, как Харпер почти три недели назад, и разрыдался. И, продолжая всхлипывать, рассказал нам все, с самого начала.
Безжалостно крутилась магнитофонная лента, и недавнее прошлое вдруг предстало перед нами.
Глава 13
Бонн.
Столица Федеративной Республики Германии с 1949 года. Как только в Бонн переехало правительство, его население возросло до трехсот тысяч. Город расположен на берегу Рейна, на противоположном берегу — Siebengebirge.[34] Adenauerallee названа в честь доктора Конрада Аденауэра, первого канцлера нового демократического государства, и тянется почти параллельно реке. Говорят, что при выборе места для новой столицы чаша весов колебалась и решающим оказался голос Аденауэра, проголосовавшего за этот спокойный университетский городок. Он считал, что мягкий климат этой области полезен пожилым людям.
Климат дождливый.
Дожди идут почти шесть месяцев в году.
Перенесемся мысленно на два года назад: дождливая ноябрьская ночь.
Место действия — бар в старом квартале города, построенного в стиле барокко. Дэвис со своей девушкой, блондинкой, певичкой кабаре, сидят за столиком. Они поджидают Харпера с его девушкой. Ее зовут Мишель Бенуа, ей девятнадцать лет, Харпер в нее безумно влюблен, он познакомился с ней месяц назад в баре. Они появляются в четверть восьмого. Мишель очень хороша собой, длинные черные волосы обрамляют прекрасное лицо, которое выглядит вульгарным из-за толстого слоя косметики. На ней черное пальто, а под ним — красное, плотно облегающее ее пышные бедра платье с низким вырезом на груди. Дэвису достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это за штучка: в Бонне таких пруд пруди. Джордж Харпер по уши влюблен в шлюху. Той же ночью в постели певичка-блондинка спросит у Дэвиса: «Ist das Madchen eine Hure?»[35]
К удивлению Дэвиса, Мишель звонит ему на следующий день в казармы. Ей необходимо увидеться с ним. У него ее предложение не вызывает большого энтузиазма, он по опыту знает, сколько молоденьких frauleins[36] ищут встреч с военными, это все девицы легкого поведения. Однако Дэвис соглашается встретиться с Мишель попозже, в маленьком баре неподалеку от Hofgarten. Там Мишель жалуется ему, что не знает, как отделаться от Харпера. Джордж по ней с ума сходит, но он ей совсем не нравится, невозможно влюбиться в такое «monstre»,[37] — говорит она по-французски. Речь идет не о жестокости, это все выдумки Дэвиса. Сейчас он признается нам — и пленка бесстрастно фиксирует его слова, — что это он, Дэвис, избивал дубинкой подвыпивших солдат, которых подбирали на улицах. («Я нарочно сказал вам, что их избивал Джордж; решил, так скорее поверят, что он избил жену, понимаете?») Мишель имеет в виду наружность Харпера, его обезьяноподобную внешность, «monstre veritable»,[38] как называет она его по-французски.