Судя по информации, которую Сидней накопала в интернете прошлой ночью, после возвращения домой, женщины его ласкали, и часто... и он позволял им. Она пролистала фотографии со страниц Бостонского общества, и отметила, что женщины, держащие его под руку, не повторялись ни разу. И ещё, все его свидания выглядели однотипными — красавицы-супермодели, худосочные тела, и счастливые широкие улыбки.
— Он достойный и очень удачливый бизнесмен, никакого криминала, — произнесла девушка, быстро бросая взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Пятнадцать минут пятого. Лукас должен прибыть с минуты на минуту, чтобы её забрать. Спектакль начинался в семь, добраться туда вертолётом занимает полтора часа. — Кроме того, па его знает.
— Знает о нём, — уточнила Шарлин. — А это совсем другое. И поверь мне, твой отец совсем этому не рад, — она сделала паузу, оценивающе оглядев Сидней, и прикоснулась кончиком наманикюренного пальца к верхней губе. — По-твоему мнению, это самый удачный выбор платья? Оно довольно-таки… вызывающее, не так ли?
Сидней вспыхнула, она изо всех сил постаралась не выдать боль, ударившую её в грудь. После долгих лет одних и тех же критических нападок, небрежных замечаний и тонко завуалированных оскорблений, она должна была стать нечувствительной к боли и унизительным напоминаниям о том, что её одежда не нулевого и даже не второго размера. Напоминаниям, что она просто не была… идеальной. Возможно, за следующие двадцать лет она станет толстокожей, что необходимо для существования и преуспевания в её социальном обществе... и её семье.
— Мне уже некогда переодеваться, — ответила Сидней, без капли эмоции в голосе. Всё, что требовалось её матери, это малейший признак того, что удар попал в цель, и броня Сидней пробита, тогда Шарлин могла бы опять завести свою волынку на счёт веса и внешности дочери, называя это мотивацией. — Лукас вот-вот появится, — девушка опустилась на кровать и скользнула ступнёй в украшенную сверкающими камнями чёрную туфельку.
— Лукас, — язвительно повторила мать. Сидней сосредоточила свой взгляд на застегивании ремешка вокруг лодыжки. — Откуда такая фамильярность? Когда это вы успели? После ухода прошлой ночью? Ты поставила Тайлера в неловкое положение, а такое по отношению к нему, непростительно. И теперь ты позволяешь ему идти на свидание с другой женщиной? Это глупо! Ты отдаёшь его своими собственными руками, как будто за углом стоит очередь из таких мужчин, как он, Сидней, — Шарлин положила свою узкую, но крепкую ладонь на плечо дочери. Превратив лицо в холодную бесстрастную маску, Сидней подняла голову и встретила испытующий взгляд матери. — Мы всего лишь желаем лучшего для тебя... для всех нас.
Её сердце билось в груди, как животное в клетке, отражая чувства девушки. Пойманная в ловушку. Заключённая в тюрьму долгом, ответственностью и виной. Всю свою жизнь Сидней положила на алтарь ожиданий своих отца и матери: зарабатывая отличные отметки, посещая колледж по их выбору, живя дома после окончания учебы, и помогая матери на различных благотворительных и общественных мероприятиях, вместо того, чтобы найти работу и иметь своё собственное жильё... встречаться и обручиться с мужчиной, одобренным родителями. Мужчиной, замужество за которым стало бы удачным социальным и финансовым ходом.
Правило «не раскачивать лодку» стало укрепившейся привычкой. Потому что один раз она уже ослушалась родителей, не прислушалась к их приказанию, последствия были катастрофическими, и после этого их жизнь навсегда изменилась.
Ценой эгоизма и неповиновения Сидней стала жизнь её младшего брата.
Лёгкий стук в дверь помешал (или спас) девушку от необходимости отвечать на упорное напоминание матери о долге. И воспоминаний.
— Войдите, — крикнула Сидней.
В следующее мгновение прислуга просунула голову в дверь.