Я слышала крики. Голова раскалывалась. Взгляд учительницы простреливал насквозь. "Только будь честной!" Она говорила так громко, как позволял ее сорванный голос. Я обернулась к Чэню. Он кивнул, словно спрашивая: неужто отступишь перед врагом? И улыбнулся насмешливо. "Вспомни змею", - подсказал он. Да, да, конечно, я помню. Эту притчу Мао рассказал в своей книге. Она о крестьянине, который нашел в канаве змею в морозный день. Такой красивой кожи он отродясь не видывал. Ну и пожалел несчастную тварь, положил в карман и отогрел своим теплом. Змея оттаяла, и в ней голод проснулся. Она возьми и укуси своего спасителя. Крестьянин умер. Отсюда наш Председатель делает вывод: мы должны быть безжалостны к нашим врагам.
Я обернулась и посмотрела на огромный портрет Мао. Он занимал собой весь задник сцены. Глаза Председателя походили на два висячих фонарика. Я вспомнила о своем долге. Об обязанности бороться с каждым, кто смеет выступать против учения Мао. Приободрили меня и лозунги. "Так какова же твоя точка зрения?" - спросил секретарь. И передал мне микрофон. Сама не зная почему, я начала плакать. Сквозь слезы слышала, как зову родителей. Прямо в микрофон твердила: "Папа, мама, где вы?" Толпа в ярости вздымала кулаки и вопила: "Долой! Долой! Долой!" Стало страшно: я навсегда лишилась доверия Чэня, не смогла как следует ущучить эту училку... Я собрала все силы и истерически заорала, глотая слезы: "Да-да, я верю, верю, ты - вражина! Твои грязные штучки мне теперь нипочем! Только посмей еще раз, я знаю, как заткнуть тебя, я...я... рот твой гвоздями заколочу!.."
Спустя десять лет, уже после Культурной революции, я узнала, что моя учительница, та самая Осенняя Листва, опять работает в нашей начальной школе "Великое счастье". Я отправилась к ней, надеясь вымолить прощение. Я помнила, что она любила появляться в школе спозаранку, и пришла к половине восьмого. Стояла поздняя весна. Пробиваясь сквозь ветки деревьев, солнце отбрасывало на землю причудливую тень, напоминавшую гигантскую сеть. Я пересекла школьный двор и подумала, что похожа на побитую собаку - и больно, и стыдно, и тошно. Сцена, с которой я держала свою речь, оказалась целехонькой, разве что обветшала малость да краска пооблупилась. Вот и школа. Кровь быстрее заструилась по жилам, а ноги точно свинцом налились. Я буквально заставила себя подойти к учительской. Двери распахнуты. Она сидела за столом одна, читала. Мне почудилось, что когда-то здесь остановилось время. Не изменилось ничего, ни малости. Даже я не выросла.
Каждый шаг давался мне с трудом. Я постояла немного, собирая все свое мужество. И она все та же. Только голова совсем белая. Рука в глубоких морщинах слегка подрагивала, переворачивая страницы. Почувствовав мое присутствие, она отложила книгу. Глаза за толстыми стеклами очков внимательно смотрели на меня. Люди, как они были знакомы мне! Сердце колотилось - в груди словно ураган бушевал. Ее взгляд сделался холодным, колючим, когда она узнала меня. Помедлив, она отвернулась. Я шагнула к ней и торопливо назвалась, потом объяснила, что привело меня сюда. Воцарилось молчание. Взгляд ее уже не был напряженным, я услыхала такой знакомый хрипловатый голос: "Мне очень жаль, но я вас не помню. Не думаю, чтобы вы когда-нибудь у меня учились".
В семнадцать лет жизнь моя вдруг переменилась, я попала в совершенно иной мир. Замдиректора школы провел со мной, как и со многими другими, специальную беседу. Напомнил о моем лидерстве среди одноклассников, назвал образцовой ученицей. В его словах была политика, очевидная, как математическая аксиома. Он сказал, что я включена в определенную категорию. Категорию тех, кто должен стать крестьянами. Это решение обсуждению не подлежит, сказал он. Все, что исходило от пекинской власти, воспринималось как божественное повеление. Приказы безоговорочно исполнялись. Отказаться было немыслимо. Он сказал, что отправил в деревню четырех собственных сыновей. И гордится ими. Он произнес еще много разных слов. Слов, лишенных смысла. Абстракции лились из него как песня. "Бросить вызов небу - наслаждение, бросить вызов земле тоже наслаждение, но высшее наслаждение - бросить вызов себе самому". Это он цитировал стихи Мао. Он хотел, чтобы я сознательно сделала достойный выбор. Мне было семнадцать. Я была полна энтузиазма. Мечтала жертвовать собой. Мечтала о трудностях.