Хант открывает было рот, но тут распахивается дверь и на пороге появляется Джонс. Где он, интересно знать, шатался все это время? Обещанного обеда не принес.
– Я слышал, ты тут откалываешь разные номера.
Он бросает взгляд на залепленный жвачкой объектив – значит, либо просмотрел запись, либо кто-то ему рассказал.
Я пытаюсь прокашляться, но получается не очень.
– Кассель, послушай, – вмешивается Хант, – на свете много таких детишек, юных мастеров, которые связались с неподходящей компанией. Но ты можешь все изменить, твои способности не обязательно использовать во зло. Существует правительственная программа, молодых мастеров учат контролировать свой дар, использовать его на благо правосудия. Мы тебя с радостью порекомендуем для такой программы.
– Но вы даже не знаете, какая у меня магия.
Очень-очень надеюсь, что не знают.
– Мы принимаем разных мастеров, Кассель, – поддакивает Джонс.
– Даже мастеров смерти?
Он внимательно смотрит мне в лицо.
– Так ты мастер смерти? Если так, все очень серьезно. Это опасный дар.
– Но я не говорил, что я мастер смерти.
Я стараюсь, чтобы слова прозвучали неубедительно. Пусть думают, я мастер смерти, как дедушка; или мастер удачи, как Захаров; мастер снов, как Лила; мастер физической силы, как Филип; мастер памяти, как Баррон; мастер эмоций, как мама. Да кто угодно. Только бы не догадались, что я мастер трансформации. Последний раз такой появлялся в Штатах аж в шестидесятых. Уверен: сцапай меня ребята из правительства, вряд ли выпустят просто так и отправят в школу доучиваться.
– За эту программу отвечает одна женщина, агент Юликова, – продолжает Джонс. – Мы бы хотели вас познакомить.
– Какое это все имеет отношение к происходящему? Какая помощь вам от меня нужна?
Очень уж похоже на мошенничество: они странно себя ведут, обмениваются мрачными взглядами, когда я отворачиваюсь. Все эти разговоры про секретную правительственную программу, щедрые предложения – меня словно прощупывают. Только вот почему? Почему именно меня?
– Можешь не отрицать – нам известно о твоих связях с преступным кланом Захаровых.
Когда я пытаюсь возразить, Джонс поднимает руку.
– Можешь ничего не говорить. Но знай, за последние три года по приказу Захарова совершались многочисленные заказные убийства – убирали как членов его собственной шайки, так и посторонних людей. Мы обычно не вмешиваемся, когда бандиты убивают друг друга – пускай, но совсем недавно погиб один из наших информаторов.
Он кладет передо мной на стол черно-белую фотографию. По спине пробегают ледяные мурашки.
На снимке лежащий на боку человек. Ему несколько раз выстрелили в грудь, на рубашке расплылось огромное черное пятно. Весь ковер под ним в крови. Лицо толком не разглядеть из-за рассыпавшихся темных волос. Но это лицо я все равно узнаю где угодно.
– Его застрелили прошлой ночью, – рассказывает Джонс. – Пуля прошла между седьмым и восьмым ребром и угодила прямо в правое предсердие. Он умер на месте.
Меня будто кто-то ударил кулаком в живот.
Я отталкиваю от себя фотографию.
– Зачем вы мне это показываете? – мой голос дрожит. – Это не Филип. Это не мой брат.
Я уже на ногах. Даже не помню, как вскочил со стула.
– Успокойся, – требует Хант.
В ушах гудит, словно накатила приливная волна. Я кричу на них:
– Это какой-то обман! Признайтесь! Это обман!
– Кассель, ты должен нас выслушать, – настаивает Джонс. – Убийца все еще на свободе. Ты можешь помочь нам найти убийцу своего брата.
– Вы сидели тут и болтали со мной, а мой брат был мертв? Вы знали, что он мертв, но вы… вы… – бормочу я. – Нет. Нет. Зачем вы это делаете?
– Мы знали, что после таких новостей с тобой нелегко будет поговорить, – признается Джонс.
– Нелегко? – повторяю я.
Бессмыслица какая-то. И тут меня озаряет. Это тоже бессмыслица, этого не может быть.
– Вашим информатором был Филип? Да ни в жизнь. Он бы не стал. Он ненавидит стукачей.
Ненавидел. Он ненавидел стукачей.
В моей семье свято верят: к копам идут на поклон только законченные трусы и подлецы. Полиция и так может в любой момент сделать с мастерами что вздумается – мы же как-никак преступники. Так что сотрудничать с копами – то же самое, что лизать ботинки заклятого врага. Если на кого-то настучал, предал не только своих. Предал самого себя. Помню, Филип однажды рассказывал про одного типа из Карни. Тот заложил кого-то по мелочи, стариковские разборки, я этих людей не знал. Так брат каждый раз сплевывал на пол, когда упоминал имя того стукача.
– Филип пришел к нам около пяти месяцев назад, – поясняет Хант. – В апреле. Сказал, хочет изменить свою жизнь.