Вот такой у нас был разговор, – закончила Кики, кинув на сестру торжествующий взгляд.
Ирини слушала сестру разинув рот.
– Ничего себе! Старший брат смотрит на русскую, на аспроматину. Вот так да… Вот те на!
– Кстати, я слышала за Лидкой Капусиди бегает один чечен.
– Да, ну! Лидка почти моя ровесница, – опять запротестовала Ирини.
– Красивенькая, вот он и заприметил ее.
– Что попало! Не свататься же он собрался. Он же мусульманской веры.
– Не знаю. Говорят, и она на него поглядывает.
– Ах! Да ты что! – ахнула Ирини и презрительно скривила рот.
– Ну, точно не знаю, – неуверенно продолжала Кики и оглянулась испуганно, как будто кто мог подслушать. – Наша мать бы нас убила за одни только такие разговоры о нас.
– Да уж… Еще чего не хватало! Она даже за русских не хочет говорить, хоть они в Христа верят. А то – мусульманин! У них, мне кажется, и запах другой.
– Запах? Тоже скажешь… Что у друга вашего, Мурада, особый запах?
– У него нет, а вот, когда я была у них во дворе, был какой-то запах. – Ирини повела носом и шмыгнула. – Короче запах не тот, что у нас.
– Так они ж едят не то, что мы. Свинину ненавидят. Я сколько раз видела, как дядька Ахмад пинал свиней, когда шел по дороге.
Кики удивленно расширила глаза:
– И наших тоже?
Кики пожала плечами, дескать не знаю, не видела.
– Если б я увидела, что бьет наших поросят, я б не знаю, что б сделала, – сурово проговорила младшая сестра.
Ирини порывалась работать с тех пор, как перестала ходить в школу. Так хотелось деньги зарабатывать, помогать семье. Но старший брат не разрешал, говорил, что еще мала. С каждым годом все больше и больше Ирини любила своего брата. Невозможно передать словами, как любила. И было за что! Кто ей во всем помогал, все разъяснял? Сколько раз он спасал ее от маминого гнева! Не надо далеко ходить. В прошлом году, перед самой Пасхой, она что-то натворила, и мама, схватив топор, бросила вслед убегающей дочке. Топор пролетел меж ног и врезался в стенку. Роконоца ахнула.
– Не бойся, мама, топор не задел меня, – крикнула, перепрыгнувшая через топор, смеющаяся Ирини. Мать кричала ей в след слова угроз, если она сейчас же не вернется.
В тот день она побоялась идти домой. Крутая бывала мама на расправу. Все ее дети никогда не доводили до этого. И если, что делали не так, достаточно было только ее взгляда, чтобы понять ее осуждение или недовольство и сейчас же провинившийся спешил исправить положение. Почапала Ирини на работу к Феде, в кособокую сапожную мастерскую. Рассказала ему все. Он велел посидеть на ступеньках, подождать его. Дома маму пожурил:
– Мама, ты могла ее убить или покалечить. Разве так делают?
Он один с матерью вел себя на равных, как друг, и мама это принимала, так как в доме он был за отца-кормильца. Да и разница в возрасте какая – ему девятнадцать, а маме тридцать пять. Красивый и сильный был брат. Федор нравился многим девушкам. Встречался с одной – Олей Халиди. Встречаться с девушкой означало – рядом стоять в танце, разговаривать чаще чем с другими девушками, но на людях, в присутствии посторонних. Чтобы проводить время уединенно или взять за руку, это – ни-ни, не положено: был бы большой скандал, девушку бы считали не только не порядочной, но и гулящей. Никто такую замуж не возьмет. Хотя всякое делалось в тайне. У Федора все было чисто. Смотрелись они рядом. Ольга славилвсь красотой и умом. Но вдруг на его пути повстречалась молодая русская симпатичная медсестричка, и Федя забыл свою гречанку. Правда не сразу, а когда ожил после серьезнейшего обморожения.
Случилось это зимой, когда председатель сельсовета, товарищ Сахаров, послал его с другом, соседом Мишкой Гершензоновым, далеко в степное поле за сеном. Взяли они по две пары подвод, запряженных по две лошади, поехали рано утром. Погода обещала быть нормальной. Но ближе к обеду начался буран. Вечером они не вернулись. В чем дело? Что делать? Мать не говорит на русском языке, дети не помогут, потому что еще дети. К кому обращаться? Роконоца заметалась. Спасибо, недалеко жила мать Миши, которая тоже дожидалась своего сына. Еврейка по происхождению, она не стала ждать, как говориться, «у моря погоды» – побежала к председателю, Ивану Кузьмичу Сухареву, с требованием послать людей на розыск, иначе она сама поедет разыскивать сына. Нехотя, но все же тот выделил на поиск человек пять и две подводы на полозьях. Нашли замерзших ребят далеко в поле.
Привезли их страшными: руки и лица были черного цвета. Чудом их спас старый ссыльный немец – врач, не выпускавший их из своего поля зрения в течении полутора месяцев. Мать и вся семья часами выстаивали на коленях молясь перед иконой Иисуса Христа. В церкви отец Тимофей читал за них молитвы. Выжили ребята. Казалось, ветром качало красавца Федю на первых порах. Роконоца откармливала его сливками и сметаной (спасибо корове Марте) настойчиво, как могла, и через два месяца сын оправился, посвежел. Бледные щеки округлились, в глазах появился блеск.