Вернулся он к прежней жизни. Снова застучал его молоточек по обуви на колодках. После работы теперь он оставался шить обещанные тапочки и туфли, заболевшей сестре Кики, которая тоже неожиданно почти одновременно с ним тяжело заболела и уже месяц не поднималась. Сначала думали воспаление легких, но диагноз медсестрички Наташи оказался вернее – тиф. Положили ее в одну палату со старухой Сарваниди. У той не было тифа, но больная периодически громко стонала или кричала, нагоняя страху на впечатлительную Кики. Как сестра потом призналась Ирини – ей казалось все бабкины стоны и крики били ее прямо по голове. Собственная голова казалась ей большим шаром наполненной водой, который вот-вот лопнет.
В какой-то момент она с трудом сумела засунуть голову под подушку и, из-за ее неповоротливости, одеяло упало на пол. Неожиданно старуха замолчала. Кики мерзла, на дворе мороз, но побоялась даже шевельнуться, чтоб достать с пола злосчастное одеяло. Наутро старуху Сарваниди нашли мертвой, а Кики – при смерти. Сообщили домой. Роконоца боялась оставить дочь без присмотра врачей, но старший брат, сам еще слабый, после больницы, настоял забрать ее потому, что так его просила Кики. Он приехал на телеге и, почти бездыханную, сам шатаясь на не окрепших ногах, вынес ее на руках и, уложив на дно, привез домой умирать. Но не время ей было отправляться на тот свет: пришла в себя и воды попросила. Ирини не отходила от нее. С трудом ворочая языком и еле шевеля запекшимися губами, Кики рассказала сестре о пережитом страхе с бабкой Сарваниди. Ирини тут же все передала матери.
Роконоца с Ксенексолцей вместе отправились на кладбище. Отыскали могилу старухи Сарваниди и оставили на ночь тазик с водой. Наутро забрали воду, и после того, как обмыли больную, согретой водой с кладбища началось ее быстрое выздоровление. Кики заново училась ходить и очень радовалась пошитыми братом тапочкам.
– Видишь, мама, – счастливо улыбался Федор, – а ты ругала меня, что я их шью: думала Кики умрет.
Роконоца смущенно оправдывалась:
– Сынок, сам знаешь скольких я уже похоронила. О Теос не щадит меня. Я уже не надеялась на лучшее. Федя обнял мать:
– Все будет теперь хорошо, мама, – и повторил, – все будет хорошо. Вот увидишь!
Его бы слова да Богу в уши. Но, нет, совсем не то ожидало семью Христопуло. Безжалостная судьба готовила еще один сокрушительный удар.
Наступало Рождество Христово, когда накануне, в сочельник, ночью, по обычаю, молодежь рядилась в разные одежды, изображая животных, сказочных и библейских героев, и в таком виде ходили по дворам, пели рождественские песни. А народ встречал их кто чем богат: кто сладкий пирожок даст, кто пряники, кто конфеты, а кто, более всего желанную, копеечную мелочь. Но не в том дело, а в том радостном веселье, которое дарил этот праздник, объединяя и радуя людей. Всю ночь напролет в поселке слышался смех, музыка, песни, пляски, топот, беготня.
Светила яркая луна, серебрился белый, часа три назад выпавший снег и от этого светлого сияния казалось, что все действо происходит не ночью, а днем. В ту ночь перед Рождеством, Федя под свою фуфайку надел легкое платье невесты. Накинул на плечи яркую теплую шаль, на голову Стефана – вуаль невесты с восковыми цветами в виде короны. Очень красивая невеста получилась. Ребята вышли. Кругом волшебная предрождественская красота, люди в основном парами или группами. Сыпят шутками-прибаутками. Звучат частушки под незаменимую гармошку. Чей-то звонкий высокий голос выводил: «Подружка моя, ты не обижайся, с твоим милым похожу, ты не удивляйся…» Кое-где от русских домов слышалась патефонная музыка, а от греческих – звуки кеменже. Кто в молодости не пережил подъем хорошего настроения, ощущения радости и счастья от предвкушения чего-то приятного и волшебного в Рождественскую ночь?
Погода выдалась спокойная, без всегдашнего сильного зимнего ветра, без вьюги и без бурана. Ряженые ребята шли, переговариваясь и подшучивая меж собой; их голоса звучали в ночной тиши далеко, наверное, на всю округу. Ряженые ощущали себя, как в сказке: так кругом было все красиво. И сами они казались себе действительно теми персонажами, в которых этой ночью переоделись. Говорят, в ту ночь Федор был в ударе, пел изумительно, шутил, так, что от смеха все падали с ног, танцевал изящно и увлекал других. Наутро заболел. Ведь он еще, по сути дела, не совсем окреп после болезни, входил с друзьями в жаркие душные домики, пел, плясал, потом на мороз. Какое – то время снова шли по трескучему морозу и снова в дом. И так всю ночь. Для того, чтобы вылечить заработанное на Рождество двухстороннее воспаление легких, нужен был дефицитный пенициллин. А где его было взять?