И если какая – то пацанячья команда нападала на другую, как например, ребята с Печиестра часто задирались к Осакаровским, особенно живущим ближе к вокзалу, то этих пятерых никто не задевал. Боялись больше всего подросших Мурада, Митьку – Харитона и Слона. Хлипкие Яшка и Иван по сравнению с ними были намного слабей. Но постоять за свою честь, храбрости у них было нисколько не меньше.
В школе они все учились неплохо. Классная руководительница, Любовь Порфирьевна любила Яшку Христопуло больше всех. Для нее было шоком, когда вдруг в седьмом классе он решил уйти из школы. Оставалось полгода до окончания семилетки. И как не просили, не уговаривали и директор, и друзья, и дома, не объясняя в чем дело, он ушел. Ему было тринадцать, а, как говорится, светил голой задницей, потому что истрепанные еще в пору, когда их носил старший Харитон, короткие штаны держались на честном слове, не говоря о протертых локтях на двух его истлевших рубашках, латаных много раз. Не в чем было ходить, и на фоне остальных, тоже бедно одетых, он смотрелся оборвышем. Чувство несправедливости и униженности от этого было невыносимо для его гордой натуры.
Один раз произошел примечательный случай. Уже в подростковом возрасте, где-то в середине дня, ребята завалили всей ватагой на вокзал, где, в основном, и проходила общественная жизнь поселка. Неофициально, конечно. Репродуктор работал там беспрерывно. Все новости, как государственные, так и осакаровские шли оттуда, с вокзала. После войны на всех железнодорожных станциях толпы, отслуживших солдат и просто переселенцев, добирались до места в разных направлениях прямыми рейсами и с пересадкой. Так что и осакаровская станция всегда была многолюдна. Свои, поселковские толклись здесь постоянно. Последнее время весна щедро одаривала осакаровский народ теплыми яркими днями и настроение у всех было приподнятое. Во всяком случае ребятам хотелось праздника. В тот день, не успели они выйти на привокзальную платформу, как на них зашикали, дескать уймитесь, потише здесь и, вообще, уйдите отсюда.
– С какой стати? – возмутились Балуевский с Мурадом.
– Кому мы мешаем? – пробасил, обиженно набычившись, Слон.
– Идите, идите отсюда, не мешайте, – замахал руками пожилой, всеми уважаемый милиционер Андрей Петрович Ахтареев, – через несколько минут прибывает поезд с важным человеком, в звании полковника, – коротко объяснил он, – так что идите, не мешайтесь, ребята.
Ватага, было, смутилась, но вдруг прозвучал высокий голос самого низкорослого из них, Яшки Христопуло:
– Чего-чего? Какой еще полковник, из-за которого мне не разрешается появляться на вокзале? Что это за новости за такие? Полковник! Он полковник, а я, может, сам – генерал!
Все это Яшка проговорил медленным звонким единым духом, свободно и легко. При этом голос его звучал не возмутительно, а утвердительно, как, если б говорил, уверенный в себе, какой-то настоящий генерал. Собравшийся с самого начала, сказать что-то вразумительное, Андрей Петрович осекся, сердито глянул на оторопевших, не меньше его удивленных Яшкиных друзей. Кто-то из невольных слушателей этого мини – монолога засмеялся. Через мгновение к Яшке подлетел Митька-Харитон:
– Товарищ генерал, приказывайте, мы полностью в вашем распоряжении, – козырнул он, вытянувшись в длинную струну. Яшка подхватил игру, козырнув в ответ:
– Слушай мою команду: всем оставаться на местах!
Милиционер, махнув на них рукой, как на бестолковых детей, быстро отошел к группе встречающих. Ему было некогда: надо было встречать важного гостя. Поезд, гулко пыхтя, плавно останавливался на станции Осакаровка.
Приезд полковника оказался знаменательным для Яшки: с того дня его стали звать не иначе, как «Генерал» всю последующую жизнь, вкладывая в это слово все свое уважение к Якову Христопуло.
Ирини Христопуло, Мария Саввиди и Эльпида Истианиди были как – бы приложением к пацанячьей компании. Ирини, потому что она – сестра Генерала, а две остальные – ее близкие подруги. В подругах также ходили две соседки немки, неразлучные подружки – Хильда Шварц и Эмма, сестра долговязого Альберта Фогеля. Иван Балуевский, зная, что нравиться ширококостной и высокой Хильде часто донимал ее до слез. Мог, например, подойти и гаркнуть под ухо или ходить около и напевать что-то смешное, или с немецким акцентом рассказывать анекдот типа:
– Наша Хильта вышла самуш!
Потом другим голосом:
– Са каму?
И ответ:
– Са Ифана, са ему!
Доводил ее основательно, ну, а потом соболезнующе извинялся.