– Ну, Марица, как тебе я должен объяснить… Ты ведь видишь, как твоя мама для папы жена.
– Не, я так, как она, не хочу.
– Почему?
– Скучно это: папа пьет, маму бьет… Иногда.
– Ну что ты! Я тебя никогда не буду обижать, пальцем не трону. – Он для убедительности поднял вверх свой кургузый палец и сразу убрал его. – Ты не бойся, Мария. У нас многие ребята переженились на краснополянских девчатах.
– Какие это ребята?
– Ну, например, Иван Серегин женился на Глафире. Фамилию ее не знаю, конечно.
– А мою знаешь?
– Сарваниди. От слова сорванец. Ты ж у меня сорванец, маленький сорванец.
Олег снова попытался, от избытка чувств, поцеловать. Марица опять отклонилась.
– Не бойся. Разве ты не видишь, как я тебя люблю?
Олег почувствовал, как на его щеках выступила краска, благо, что было темно, и Марица ничего не заметила.
– Разве можно мужчинам верить? Они всем такие слова говорят.
– Ну что ты! Ты мне не веришь?
Мария молчала.
– Ну, как я могу тебя убедить, я не знаю.
Олег понурил голову. Видимо упавший его голос смягчил его подругу. Она взяла его под руку и потянула к аллее.
– Пойдем, проводи меня домой, пора мне. И успокойся, я тебе верю. Не тот ты человек, чтобы девушек обманывать. Приду, приду к тебе, как договорились, – пообещала Мария, стараясь придать своему голосу насмешливый, несерьезный тон.
Обрадованный Олег, не слышал ее нарочитости, чуть не споткнулся об какой-то камушек. Удержав равновесие, он теперь осторожно взял ее под руку. Марица не сопротивлялась. По дороге домой он уже в сотый раз повторил, когда и где ей надлежит прийти, через четыре дня, в день отъезда их части. На прощанье он нагнулся поцеловать, но гибкая Марица увернулась и в секунду оказалась у калитки. Оттуда он услышал шепот:
– Я еще не твоя жена. Так что, до свидания.
– До свидания, я люблю тебя! – тоже тихо прошептал он вслед уходящей Марицы.
Марица улеглась в своем углу на жестком топчане, который сколотил для нее отец в прошлом году, после долгих упрашиваний дочери. До этого, она, как и все дети спала на полу. Топчан сколотили и для Марфы, а братья, спали на полу. Митька храпел на весь дом так, как обычно храпел отец, когда напьется. Хорошо, что, у рядом спящего Ванечки, крепкий сон. Ему хоть бы что, хоть бы и все храпели. Да и у Марицы со сном все в порядке, особенно, как наработается на огородах. У них их три. Только успевай-то сажать, то цапать, то копать картошку и носить на себе. Хоть Марица и самая тонкая в семье, но после отца – самая сильная. Как-то она слышала, от соседки, маминой подруги, что дескать, молодец твоя дочка, Глаша. Высокая, стройная, и руки, и ноги сильные. На что мать в ответ похвалилась: «А какая трудяга, помощница, никакой работы не боится».
«Так-то оно так, – размышляла, лежа в своей кровати Марица, – но вот как же уйти из дома? Вот в чем вопрос».
Уйти из дома, без спроса выйти замуж, это было неслыханно. Тем более в шестнадцать лет. Слава Богу, по паспорту ей на два года больше. Так не делалось у греков. Но она знала, что уйти она решилась бы. Ни на что не посмотрела бы. Олег ей нравился. Начиная с его редкого имени ей все в нем нравилось. Он был старше ее почти на восемь лет, и она чувствовала с ним себя защищенной. С ним никто ее бы не достал, даже грозный папа. Ничто ей не помеха уйти, кроме того обстоятельства, что у нее нечего обуть. Те сандалии, в которых она прибегала к нему на свидания, держались на честном слове: подошва вся была в больших дырах таких, что кожа ног в этих местах утолщилась и уже было не так больно ходить по каменистым неровностям дорог, дома по двору она, само собой, ходит босиком или в полуизношенных галошах. Гнилые швы рантов на сандалиях с каждым днем все больше расползались. Жить этой обувке не больше двух-трех дней. Да и нижнего белья у нее совершенно нет, если не считать латаных-перелатаных трех пар трусов и одного лифчика, который она сама себе сшила из лоскута сатина, который выискала матери. Комбинации, мечты ее жизни, у нее тоже не было. У ее мамы было две комбинации. Одна из них – шелковая черного цвета. Мать ее куда-то прятала, как будто боялась, что кто-то у нее ее украдет. И платьев у нее только три потрепанных. Ну как ей в таком виде ехать с Олегом? Старенькое, голубое в горошек платье сидело на ней ладно, Олег не раз говорил, что оно ей клицу. Опять же, остальные два еще старее этого. Марица вздохнула: «Ну что мне делать? Как поступить?» Марица пыталась найти правильное решение, но так ни к чему не придя и заснула.
В то утро она проснулась очень рано от жужжанья влетевшей пчелы, и первая мысль, конечно, была об отъезде. Настроение сразу испортилось. Мама гремела уже кастрюлями на кухне, на дворе кудахтали куры, надо было вставать насыпать им пшеницу, дать корм свинье, подоить корову и дать сена. Потом на пасеку, где она работала помощницей у дяди Вани. Марица наблюдала за полетом пчелы, которая уселась теперь на марлевую занавеску. На глазах выступили слезы. Она уткнулась носом в подушку, чтоб не расплакаться в голос.