И вот они в пути на Казахстан. Поезд переполнен, люди теснятся так, что чуть ли не на головах у друг друга сидят. Дышать в вагоне тяжело, хоть и окна открыты. Марица с братьями и сестрой ходили по своему вагону, выходили в открытый тамбур. Им все было интересно и, возвращаясь к своим полкам, они возбужденно рассказывали новые услышанные от людей истории. Мать с отцом смотрели на сменяющийся ландшафт через окно и удивлялись необъятным просторам.
С ними рядом на верхней полке ехал молодой офицер, который с самого начала помог им всем устроиться и все поглядывал на Марицу. Всю дорогу он рассказывал интересные истории из своей жизни и Марице ничего не оставалось, как слушать его. Иногда она выходила в открытый тамбур подышать к окну. Выходил и офицер и все что-то рассказал, не сводя с нее глаз. На третий день такой поездки Марице очень хотелось избавиться от назойливого ухажера. Хорошо, что он, вышел на какой-то станции за день до прибытия в город Джамбул. Сам город, с разбросанными то тут то там домишками и арбами с ишаками произвел гнетущее впечатление, особенно в сравнении с Адлером и богатой природой Красной Поляны: низенькие глинобитные дома, глиняные облезлые, часто полуразрушенные дувалы вокруг них, выполнявших роль заборов, множество казахов в своей необычной национальной одежде: мужчины в стеганых темных халатах перетянутых неопрятными кушаками поверх обычной мужской одежды; женщины в длинных пестрых платьях, а на головах белые тюрбаны в виде капюшонов, сделанные так, чтобы видно было только лицо; ни шеи, ни волос казашки не хотели показать. Не все, конечно. Молодые казахи и казашки одевались, в основном, как русские. Кругом запущенность, некрасивость: ни цветов во дворах, ни чистоты на улицах. Много неухоженных, плохо одетых людей на костылях, просто увечных – наглядные следы войны. Однако, как ни странно, Джамбул оказался хорошо озелененным. Почти все дома были обсажены тополями, ивами, акациями, и другими деревьями. В городе главенствовала одна стройка, где можно было найти работу всем желающим: строился Химический завод. Говорили, что там будут производиться удобрения на всю страну для сельского хозяйства. Стройка занимала огромную площадь и огромное количество рабочего люда селилось неподалеку в большом поселке. Позже, когда Химзавод в начале 50-х был построен, его так и называли – Химпоселок.
Как ни странно, на химпоселковской танцплощадке, на большом пустыре, где потом выстроили Дворец Культуры химиков, Марица встретилась со своим одноклассником Гавунжиди Николаем. Он был неравнодушен к ней еще со школы. Надо же такое! Кстати сказать, в городе оказалось немало греков. Сосланных еще в сорок втором в северный Казахстан и теперь перебравшихся на юг, так как к тому времени, в пределах республики, перемещение разрешили.
Селились они в основном в химпоселке недалеко от этого самого будущего химического Суперфосфатного завода, куда они, в основном, принимались на работу. Работа была, конечно, тяжелой, но хорошо оплачиваемой. Со временем почти все греки выучились на шоферов, так как крутить баранку было значительно легче, да и лучше для своего хозяйства, потому как почти все строили себе дома, а стройматериал сподручнее было возить на «своих» грузовиках. Марица подружилась с Лизой Гавунжиди, сестрой Николая. Лиза хорошо знала город, и они по выходным ходили погулять в Центральный парк им. Ленина или ездили на Зеленый базар. Это было шумное и людное место, где можно было встретить, кроме казахов, много и русских, и греков.
Лиза вышла замуж в том же году за хорошего парня, а Марица, несмотря на активные ухаживания ее брата, не согласилась пойти под венец. Не было у нее никаких чувств. Не могла еще забыть Олега Гильманова. Матери с отцом Николай нравился, и они советовали ей не упустить его.
Марица напомнила:
– Как же так, вы ведь хотели, чтоб я за Костаса шла, все сделали, чтоб он меня засватал.
Мать неуверенно возразила:
– Ну, когда и где это было! Он, наверное, и имя твое забыл. Никто ж не знал, что так все сложится, что нам придется бежать…
– Ни за кого я замуж не хочу, – сердилась Марица и уходила: не хотела говорить о замужестве. Сестра Марфа встречалась с соседом – греком, Харлампием Капагеориди, на десять лет старше ее. Отец не разрешал ей и думать о «перестарке», как он говорил. Но шустрая Марфа не терялась, продолжала с ним видеться тайно.
И как Марица ни ругала, ни предостерегала ее, та не слушалась.
– Отстань, – говорила Марфа, – у меня ничего серьезного к нему нет. Так, время провожу.